такую привычку некогда имел ее отец; Неферу созерцает тело Моисея, в одуряющей ночной жаре Мемфиса едва прикрытое простынями, это тело, которое она неторопливо, горделиво и без смущения обследует взглядом, потому что это ее сын, ее плоть, которую она так долго прижимала к себе; Неферу нежно касается гладкой головы, с которой Моисей сбрил детскую прядь, потом улыбается, заметив его улыбку; Неферу пребывает в волнении от возможности наслаждаться близостью к этому знакомому незнакомцу, этому мальчику, в котором уже проглядывает мужчина; Неферу вспоминает единственного человека, которого она любила, – своего отца – и их ночные слияния; неожиданно Неферу воображает, что может вновь обрести это счастье; Неферу склоняется над юношей, чтобы поцеловать его в лоб, ее губы спускаются к надбровным дугам, к превосходно вылепленному носу, свежему, красиво очерченному рту и трепещут от прикосновения к нему; Неферу решает стать женой Моисея, единственной, щедрой, той, что дает все: жизнь, любовь, наслаждение; Неферу всем телом прижимается к животу подростка, который страдает и не смеет отвергнуть ее…
– Я сбежал, – прошептал Моисей. – Во мне не течет кровь фараона, я не делаю такого.
Той ночью он остался у нас, назавтра я убедил его воротиться во дворец. Неферу наверняка осознала свою ошибку, заверил я его. Если она снова начнет, надо не бежать, а решительно отвергнуть ее поползновения, доказать свою мужественность.
– Ты поступишь по-мужски, сказав «нет», а не «да». Во всяком случае, покажешь, что ты за человек.
Моисей принял мой совет. Судя по его последующим признаниям, Неферу, встревоженная и ошеломленная, порхала вокруг него, но не повторяла попытки. Впрочем, хоть ничего и не происходило, тень угрозы повисла в воздухе, омрачая все. А главное, поведение матери нанесло удар по убеждениям Моисея. Раньше ему казалось, что любовь и уважение едины; теперь же он неожиданно осознал, что любовь порой попирает уважение. Что значит любить? Если это ведет к вседозволенности, то Неферу не любит его. Что значит быть любимым? Если это предполагает необходимость принадлежать другому, как вещь, тогда Моисей не хочет быть любимым. По его мнению, закон, требующий уважения, значительнее, чем любовь.
Отчаяние рождало гнев и раздражение, вызывавшие острое желание бежать. Он мечтал о побеге.
А потом все покатилось очень быстро.
Моисей шел мимо строительной площадки, там ремонтировали паперть храма, вероятно пострадавшую из-за оползня. Среди рабочих он разглядел обитателей еврейского квартала и постарался не попадаться им на глаза, потому что, увидев принца в парадной одежде, они удивились бы и испугались. Он уже собирался свернуть за угол, чтобы поскорее исчезнуть, когда замер, услышав крики. Начальник стражи наказывал мужа Иохаведы, Амрама, который случайно расколол камень.
Моисей взглянул на надсмотрщика, избивавшего еврея: у того была короткая шея, низкий лоб, густые сросшиеся брови и толстые пальцы. Почему он так разъярился? Удары скорее помогали ему отвести душу, а вовсе не способствовали исправлению ошибки рабочего. Проходивший поблизости щуплый парнишка болезненного вида, потрясенный такой жестокостью, в испуге выронил груженную кирпичами корзину, которую с трудом волок. Вывалившийся кирпич упал надсмотрщику на ногу. Тот взревел, побагровел и с горящими безумным гневом глазами накинулся на мальчишку, который в ужасе бросился на землю. Ослепленный злобой надсмотрщик нанес удар. Полилась кровь, мальчик взвыл от боли, плеть засвистела, теперь удары сыпались градом. Наказание грозило превратиться в казнь.
Моисей кинулся к надсмотрщику и перехватил занесенную для нового удара руку:
– Прекрати!
– Не лезь!
– Повинуйся. Я сын фараона.
– А я царица Пунтская!
Надсмотрщик оттолкнул Моисея и с удвоенной яростью набросился на неподвижно лежавшего парнишку, который не оказывал никакого сопротивления.
Моисей не стал раздумывать: он снял свой кожаный пояс, накинул на шею надсмотрщика и сильно затянул. Тот отреагировал не сразу. Когда, пытаясь высвободиться, он принялся метаться, ему уже не хватало воздуха. Глаза вылезли из орбит, он бессильно осел на землю. Его тело конвульсивно дернулось, он издал предсмертный хрип и окончательно замер.
Повисла тяжелая тишина. При этой сцене присутствовали три десятка человек: евреи и египетские солдаты. Убедившись, что окровавленный мальчишка еще дышит, Моисей удрал со всех ног.
Спустя несколько минут он ворвался в нашу хижину и, почти не заикаясь, поведал о случившемся. Хотя юноша и убил человека, было очевидно, что он испытывает скорее облегчение, нежели чувство вины.
– И теперь я ухожу! – объявил он.
Лицо Моисея осветила радость. Наконец-то у него есть подходящий предлог, чтобы покинуть Мемфис.
– Меня узнали. Солдаты доложат о случившемся Сузеру, и он будет счастлив запереть меня в темнице.
Он обнял меня, расцеловал Мерет и торопливо ушел. Мы следили за его уменьшающимся вдали силуэтом: то был не беглец, а освобожденный человек.
* * *
Иногда время зависает. Оно перестает воздействовать, истощать и увечить – оно плавно раскачивается, словно кусок пробки на озерной глади. Оно никуда не стремится, ему довольно того, что оно есть. Именно так я представляю себе период, последовавший за уходом Моисея: обновленная наполненность. Прежде физические изменения, а также кризисы, вызванные половым созреванием или новым взглядом на человеческие отношения, которые мы наблюдали у Моисея-подростка, давали нам с Мерет ощущение, что мы стареем, так что теперь, снова оставшись наедине, мы испытали облегчение. С его уходом мы обрели безмятежную, безразличную к переменам и защищающую от проходящих годов самодостаточность.
Так, во всяком случае, казалось мне. Для Мерет все было иначе. И все же, поскольку эти страницы предназначены для моего повествования, я продолжаю выражать на них свою тогдашнюю точку зрения, даже если дальнейшее докажет мою глупость и недостаточную прозорливость.
Моисей правильно сделал, что дал деру. Иначе его объявили бы виновным в убийстве и Сузер приказал бы арестовать своего брата-племянника. Эта нечаянная удача позволяла брату Неферу не только устранить соперника, но заодно убедить египетскую армию, что фараон с таким почтением относится к войску, что даже готов принести в жертву члена своей семьи. Когда отыскать Моисея не удалось, Сузер расширил поиски, разослав своих эмиссаров к губернаторам провинций. Я подозревал, что Моисей, ставший благодаря полученному в Капе образованию тонким знатоком административной структуры Египта, предвидел возможность подобного прочесывания и укрылся где-то в неприступной местности.
Я частенько размышлял о нем. Что с ним сталось? Наверняка он где-то очень далеко от здешних мест спокойно совершенствует свой ум и занимает достойное место среди тех, с кем ему приходится общаться. Я не знал, чем он займется, но был убежден, что он преуспеет. Мемфис, годы ученичества Моисея при дворе и просто-напросто наше дружеское участие подготовили юношу к ожидавшему его великому будущему. А главное, я желал ему
