нормальным ценам наравне с яванским сахаром, еще раньше доставленным в местные торговые дома. Появление сахара, «сброшенного» рынком, привело в ярость яванских импортеров и владельцев рафинадных заводов. В июле 1929 года Британская Индия подала по этому поводу официальную жалобу на встрече Экономической организации Лиги Наций, созванной в Женеве для обсуждения проблем, возникших на мировом сахарном рынке39.
Пока яванские сахаропромышленники наживали себе врагов на Кубе и в Индии, друзей у них не было ни в Европе, ни в США. Европейские промышленники, вовлеченные в выращивание и переработку сахарной свеклы, ясно изъявили свое намерение произвести передел сахарного рынка. Принсен-Герлигс столкнулся с этим в Женеве, когда, как уполномоченный делегат от яванских сахароваров, сошелся в поединке с Эрихом Раббетге, представлявшим интересы немецких и европейских производителей сахарной свеклы. Эрих Раббетге, наследник семьи, создавшей новую, «Оригинальную Кляйн-Ванцлебенскую» свеклу, теперь произраставшую на трети полей всего мира, решительно занял сторону европейского протекционизма.
Как и в Германии, свеклосахарная промышленность США на протяжении 1920-х годов все более успешно защищала свои интересы в борьбе с импортом тростникового сахара. Единственная причина, по которой производство сахарной свеклы не возобладало в США, заключалась в том, что такой поворот событий серьезно навредил бы интересам финансовых капиталистов Уолл-стрит, вовлеченных в сахарную промышленность стран Карибского бассейна. Эти финансисты вовремя взяли дело в свои руки и обратились к Томасу Чадборну, юристу Уолл-стрит, с просьбой продумать проект переустройства кубинской сахарной промышленности. Чадборн был истинным представителем неразрывно слитых финансово-промышленных кругов Американского сахарного королевства и заметным акционером американских капиталовложений на Кубе. С другой стороны, он был дальновидным дельцом и искренне тревожился, видя состояние мировой экономической системы. Он выражал серьезные сомнения в целесообразности карательных военных репараций, наложенных на Германию по итогам Парижской мирной конференции, прошедшей в 1919–1920 годах, а во время Великой депрессии даже признавал, что капитализм проходит испытание на прочность40.
Чадборн созвал совещание по вопросам, связанным с интересами Уолл-стрит и кубинским сахаром, на котором удалось достичь джентльменского соглашения как с американскими производителями свекловичного сахара, так и с производителями тростникового сахара на Пуэрто-Рико, в Луизиане и даже на Филиппинах. Стороны договорились сохранять объемы производства соразмерно с ростом потребления сахара в США. Имея на руках этот договор о стабилизации рынка, Чадборн уверенно начал переговоры с европейскими производителями сахарной свеклы и яванскими сахароварами41. В тот момент цены на сахар были на таком уровне, что даже яванская промышленность несла убытки. Тем не менее яванские сахаровары не спешили принимать Чадборна с распростертыми объятиями. Они были вполне уверены в своей силе, поскольку знали, что производят сахар по самой низкой цене, обеспечивая себе огромный – и продолжающий расти – азиатский рынок. Все это побуждало яванцев занять довольно твердую позицию в переговорах с Уолл-стрит.
Яванские сахаровары ожидали, что финансирующие их нидерландские банки не уступят давлению США и не позволят Чадборну приехать в Амстердам. Но он прибыл в город довольно быстро – и этот знак ясно давал понять, что банкиры открыты к переговорам. После нескольких сессий руководители Нидерландского торгового общества объявили, что приняли решение ограничить возделывание сахара на Яве начиная с 1932 года – с чем яванским сахароварам, конечно же, пришлось смириться42. Заручившись поддержкой голландцев, Чадборн направился в Брюссель, чтобы убедить европейских производителей свекловичного сахара снизить объемы продукции. Самым несговорчивым партнером оказалась Германия, но Чадборн справился с этой проблемой во время личного визита в Берлин. К концу февраля 1931 года он выполнил свою миссию: крупные экспортеры сахара добровольно решили ограничить свое производство. План Чадборна был в ускоренном порядке наделен законной силой в Международном совете по сахару (ISC), собранном в Гааге. Казалось, Брюссельская конвенция возродилась из пепла, словно феникс.
Чадборн добился впечатляющих успехов, но даже их не хватило, чтобы унять бурю, разразившуюся на мировом сахарном рынке в начале 1930-х годов. Куба все так же боялась американских производителей свекловичного сахара, а Ява, как мы еще увидим, неизбежно теряла индийский рынок, поскольку новые сорта сахарного тростника позволили Индии распрощаться с необходимостью импорта. Более того, Индийский национальный конгресс взял на себя ответственность за экономическую политику страны. Он не питал особых симпатий к яванскому сахарному комплексу – колониальному и, как уже поняли индийцы, расистскому. В конце 1920-х годов яванские заводы отказались допускать на свою территорию индийских менеджеров-стажеров по невысказанной, но очевидной причине: этот шаг привел бы к «размытию» расового разделения в сахарных поместьях. Местные отделения Индийского национального конгресса уже настоятельно рекомендовали торговцам отказаться от покупки яванского сахара. Впрочем, подобный бойкот уже не требовался: в 1931 году жалобы, вызванные демпинговой политикой яванских сахароваров, были в качестве доказательств предъявлены в индийском Совете по установлению ставок таможенных пошлин (Indian Tariff Board), и в 1932 году индийское правительство повысило пошлины на импорт рафинированного сахара на 25 % – до уровня запретительного тарифа. После этого яванские сахаропромышленники окончательно и бесповоротно утратили доступ на индийский рынок43.
Беда не приходит одна, в чем и предстояло убедиться яванским сахароварам: от Явы отдалилась Япония, развив собственную сахарную промышленность на Тайване. Японцы перестроили прежнюю китайскую модель – производство сахара на тысячах деревянных валковых мельниц – в промышленный «сахарный пояс», и крестьяне поставляли сахарный тростник на сорок восемь заводов. К 1929 году на острове была полноценная сахарная отрасль, ежегодно производившая 745 тысяч метрических тонн сахара – объемы, которые не только обеспечивали весь японский рынок, но и начинали теснить из Китая яванский сахар44. За Японией последовала и третья крупная неудача: китайская правящая партия Гоминьдан наложила на сахар, поступающий с Явы и Тайваня, высокие пошлины в 50 %45.
На Кубе положение было не лучше – ее тоже охватило отчаяние. Финансисты с Уолл-стрит, пытаясь восстановить доходность, стремились сократить кубинское производство до 2,3 млн тонн, что составляло меньше половины от объемов прежнего уровня. Устав от железной хватки банкиров с Уолл-стрит, кубинские colonos – главная опора режима Мачадо – подняли восстание и потребовали снятия квоты. Один хорошо осведомленный обозреватель на Яве сообщал: «Мистер Мачадо больше не может сокращать урожай, поскольку у него нет денег, а на Кубе царят повальный голод и нищета. Чтобы получить деньги, которые позволили бы людям выжить и остановили бы их постоянные восстания, кубинцы должны делать сахар»46.
План Чадборна требовалось немедленно пересмотреть – только так можно было предотвратить его неминуемый крах и полное разрушение двух крупнейших промышленных комплексов мира, производивших тростниковый сахар. Сначала пришлось вести новые переговоры о переделе американского рынка, чтобы непременно впустить на него
