class="p1">Ощущение беспомощности отступило только тогда, когда щелкнул дверной замок и ломкий юношеский голос объявил: «Мам, я дома!» Жизнь снова стала прекрасной. Она пыталась быть хорошей матерью. Работала не покладая рук, чтобы отправить их в лучшие школы, дать им лучшее образование и лучшие перспективы.
Больше она никогда не услышит этих слов. Не увидит его лица. Стоя над каталкой в больничном морге, она снова оказалась в инвалидном кресле на пешеходном переходе.
У нее опять была паническая атака. На этот раз бесконечная.
23
Ночь была облачной и темной. В переулке стояла тишина. Стараясь ступать как можно легче, Иви все равно понимала, что шумит, особенно когда открывала калитку и шла по гравийной дорожке к деревянной двери. Та была не заперта. Она испугалась, что ее может подстерегать ловушка, но тем не менее плавно нажала на ручку и открыла дверь левой рукой, держа в правой электрошокер. Время от времени она жала на гашетку; загорался предупреждающий красный огонек, и устройство издавало электрический треск. Он мог выдать ее, но Иви требовалось чувствовать себя в безопасности.
На первом и втором этажах находились учебные классы, а третий был жилым. Иви включила на электрошокере фонарик и на цыпочках прокралась к лестнице. Она уже собиралась подняться, когда в помещении загорелся свет. Растерянность на лице учительницы Лю немедленно сменилась яростью.
– Снова вы? – Она держалась руками за колеса. – Какого черта вы здесь делаете?
Иви не ответила; просто стояла и бесстрастно смотрела на хозяйку дома, не обрадованную ее появлением.
– Вам недостаточно, что вы убили моего мальчика? – прошипела та, как будто метала отравленные стрелы. – Теперь вы пришли что-то мне сказать?
Иви продумывала разные варианты развития событий. Как только свет включился, ладони ее вспотели, но теперь, глядя на учительницу, она вдруг успокоилась.
– Что он вам сделал? – Женщина заплакала, вся дрожа. – Или вы из-за господина Тсоу? Мы не имели к нему отношения, совершено никакого, и я ничего не могу поделать, если вы мне не верите… – У нее начиналась истерика. – Уходите, уходите сейчас же, вон из моего дома, или я позвоню в полицию!
Учительница Лю схватилась за мобильный телефон. Иви ничего не отвечала и не пыталась ее остановить. Просто вытащила две черных тетради из кармана куртки и бросила ей. Тетради приземлились перед инвалидным креслом.
– Дневники вашего сына. Я все знаю.
Учительница Лю уставилась на черные обложки, как в черные дыры. Ее глаза выкатились из орбит, словно под влиянием гравитационного поля. Она поднесла телефон к уху, потом опустила его.
После долгой паузы она посмотрела Иви в лицо. Та была потрясена внезапной переменой: еще минуту назад учительница выглядела скорбящей и возмущенной, заливалась слезами, а теперь полностью расслабилась – будто собиралась выйти поужинать с друзьями.
– Знаете? – спросила она со сдержанной улыбкой. – Забавно; я искала в его комнате и не нашла никаких дневников… Откуда они у вас?
– Я прочитала их от начала до конца. – Иви проигнорировала вопрос. – Вы – Альфа, командуете стаей, отправляете подчиненных особей на охоту. Они приносят вам добычу.
– Альфа, значит? – Не пытаясь отрицать, Гайя смотрела на Иви с интересом. – Тогда вы должны знать, что я в жизни ничего подобного не говорила и уж точно никого никуда не отправляла. Все это было его решение и «их» решение.
– Вы не отдавали приказов, потому что у вас было оружие помощнее. Вы были их Матерью.
Она была предводительницей стаи, Гайей, Матерью-Землей. Для Айзека мать являлась непререкаемым авторитетом. И хотя такая любовь причиняла ему боль, он исполнял все, что от него требовалось, – только чтобы сделать ее счастливой.
– Он написал это у себя в дневнике? – спросила учительница, улыбаясь.
Иви не стала отвечать напрямую.
– Айзек что угодно сделал бы ради вас.
– Ну… – Та помолчала, явно нисколько не обеспокоенная. – Ему приходилось потрудиться.
– И вам тоже. Когда вы шептали ему в ухо… – Ноздри Иви затрепетали. – Не представляю, насколько травмирован должен быть ребенок, чтобы вот так подчиняться чужой воле.
– О! – Гайя тихонько вздохнула. – Что именно он написал? Звучит как какая-то чушь.
– Мне любопытно, – продолжала Иви, – какое официальное название придумано для патологии, которая заставляла его больше семи лет убивать детей.
– Патологии? – Женщина недоуменно уставилась на нее. – Все это было необходимо, естественно и нормально. Этих детей не любили. – Инвалидное кресло дернулось вперед. – Как вы не понимаете? Иногда надо подвергнуть ребенка опасности, чтобы родители осознали всю тяжесть ситуации. Иногда только после его смерти они понимают, что делали не так. Боль разлуки мучительна и неизлечима. Но есть и светлая сторона – эти дети найдут в следующей жизни родительскую любовь, которой у них не было в этой. Эту любовь я им и даю. Они увидят ее. Они никогда больше не будут одиноки. Называйте это освобождением.
Иви была потрясена ее откровенностью. Эта женщина искренне верила в то, что говорила.
– Для тех детей смерть была единственным спасением. Смерть – лишь часть картины.
Гайя увидела, как Иви недоверчиво нахмурилась, и удвоила усилия в попытке ее переубедить.
– Цель оправдывает средства. Вы видите лишь семнадцать мертвых, но не учитываете, скольких я спасла. Бесчисленное множество душ! Сколько родителей увидели свет благодаря мне… Вы можете понять? Вы ведь испытали такую же боль. Прошли через такой же ужас.
– Вы совсем меня не знаете, – ответила Иви. Она видела безумие в ее глазах и вспоминала боль, изливавшуюся с каждой страницы дневника Айзека.
Смерть первенца стала поворотным моментом. Тщета и пустота, которые Гайя чувствовала после смерти мужа, вернулись к ней, но спустя несколько дней страданий и тоски она поняла, в чем ее миссия. И хотя ей трудно было с этим смириться, она заставила себя поверить в эту извращенную логику, чтобы жить дальше. Это было как божественное откровение.
Она любила каждого прекрасного и печального ребенка, которого Айзек заманивал к ней. Она пыталась дать им лучшую жизнь, наставляла и дарила любовь, но иногда этого было недостаточно, и всегда попадались дети, которые приходили слишком поздно, чтобы вмешаться и изменить их судьбу. Их грустные лица были как детонаторы, а у нее был взрывной нрав. Она не могла смотреть, как они страдают. Хватаясь за волосы, она требовала, чтобы Айзек отправил их в лучший мир.
Сострадание, освобождение и вечная любовь.
Но самая злая ирония постоянно была у нее перед глазами. Учительница Лю стремилась к возрождению, но Айзек, хоть и давал ей его снова и снова, никогда не получал от нее любви.
– Значит, вот как вы убедили вашего
