и сам до конца не понимал, что делал, о чем думал и как решился на тот шаг и почему его услышали, поверили ему.
– Ежели мурза пойдет в поход, я знаю броды… Знаю прямую дорогу к Москве, – сказал он стражнику по-татарски. Поначалу стражник ударил его рукоятью плети в лицо, но Мефодий вновь поднял на него свой пристальный и тяжелый взор. – Передай мурзе. Я смогу провести его…
Стражник ушел, а Мефодий, уже и не надеясь, что к нему прислушаются, начал жалеть о сказанном. Душа его металась, он лишился сна. Поначалу он с наслаждением представлял, как падет грязная Москва, и гнусный, ненавистный им царь станет пленником татар, затем он думал о гибели народа своего и страдал, затем ненавидел народ свой, вспоминая, как требовали горожане крови Данилушки и его сына в тот далекий зимний день. Вспомнил и бояр, отравивших Алешу. И все они живут и здравствуют в этой поганой Москве…
В один из дней он почувствовал, что умирает. Сознание Мефодия было мутным, он был едва жив от нестерпимой жары и голода и даже не понял, когда сняли с него цепи, поволокли куда-то его безвольное, ослабшее тело. Рабы, не отрываясь от работы, провожали его глазами.
Его окатили холодной водой, подняли с земли. Словно в тумане увидел он стоящего пред ним высокого и крепкого татарина в богатых одеждах.
– Перед тобой сам мурза, раб.
Мефодий, постепенно приходя в себя, поклонился до земли и упал. Его подняли. До уха донесся голос:
– Мне говорили, что ты хороший воин. Кем ты был до плена?
– Я был воином и вырастил двух великих на Руси людей, – отвечал по-татарски Мефодий, – но они погибли от руки царя, с тех пор нет для меня никакой жизни…
– Откуда ведаешь про броды?
– Я строил засеку… Долго строил, затем охранял…
– Ты ненавидишь своего царя?
– Всем сердцем, – ответил Мефодий, опустив глаза.
– А Бога своего?
– Бог оставил меня…
– А ежели я прикажу тебе отречься от Бога своего и признать всемогущего Аллаха?
«Ты отрекся от меня! Настал и мой черед»…
Мефодий склонил голову и произнес:
– Нет Бога, кроме Аллаха и пророка его Мухаммада!
…Море с шумом билось о берег. Постепенно привык он и к окружающему его виду – скалистая местность с высокими соснами, бескрайнее, пахнущее свежестью шумное море, грудившиеся вокруг небольшого дворца мурзы беленные известью домики татар. Привык и к горожанам в ярких одеждах, к их говору, привык к зову муэдзина на молитву. Молился и он, но не чувствовал, что молитва идет от сердца, и потому на душе было пусто…
Теперь он пас стадо овец и ждал приезда мурзы, который с сыновьями уехал в Бахчисарай, звать хана в великий поход.
– Ежели все свершится, обрету ли я душевный покой? – все чаще задавал он себе вопрос. Никто не отвечал. Пусто вокруг. Пусто внутри.
Завывает морской ветер, волны с шумом бьются о берег…
* * *
Над еще укрытым ночной тьмою Бахчисараем медленно вставало солнце. С большой ханской мечети скоро муэдзин призовет всех к молитве, и люди потянутся сюда из узких городских улочек, станут молиться.
Тишина над низким дворцом правителя Крыма. Хан Девлет-Гирей стоял у распахнутого окна и жадно вдыхал теплый весенний воздух. Утренней прохладой обдавало его голое по пояс грузное тело. В последнее время он мало отдыхал и любил встречать рассвет у окна, когда еще весь город спал.
Лучи солнца, встающего из-за покрытых зеленью редких лесов гор, уже проникали в темные ханские покои и скользили по золотой и серебряной посуде, по цветастым подушкам и тканям, устилающим его широкое ложе, по многочисленным саблям и кинжалам. Хан взглядом проследил за падением света и мельком осмотрел всю эту ненужную ему рухлядь.
«Я уже стар и скоро умру. Что успел я содеять к закату своей жизни?» – подумал он с раздражением и вновь взглянул на красного круглого великана, все больше восстающего над скалой.
Его жизненный путь был кровав, как это встающее солнце, и извилист, как горная река. Он вспомнил своего дядю хана Сахиб-Гирея, во время правления которого юный Девлет, наследник предыдущего, свергнутого Сахибом хана, был заключен в темницу. Сахиб вел постоянную борьбу с родичами, пытавшимися отобрать у него бразды правления, с богатыми мурзами и беями. Власть его была шатка, и Девлет, несколько лет с мужеством переносящий лишения в неволе, должен был быть умерщвлен. Но Сахиб, видимо, не решался стать убийцей родича, и Девлет дождался спасения от своего сродного брата, турецкого султана Сулеймана Великолепного, который велел вызволить юного царевича из темницы и прислать к нему в Константинополь.
Сулейман, приблизивший к себе сродного брата, многому его научил. Девлет был способным учеником. С годами он мужал и ждал того дня, когда сможет вернуться в Крым и отомстить дяде. Когда пришло время, Сулейман, начавший сомневаться в верности Сахиба, отстранил его от власти и назначил Девлета новым крымским ханом…
– Сахиб и его старший сын убиты, великий хан, – шепнул ему советник, когда Девлет, уже будучи хозяином Бахчисарая, прогуливался со стражей по городу.
– Кто исполнил приказ? – бесстрастно спросил в ответ Девлет-хан.
– Булюк[13], великий хан…
Булюк был назначен калгой[14], а оставшиеся дети и внуки Сахиба безжалостно перерезаны по приказу Девлета. Впрочем, скоро и Булюк был уличен в измене, и Девлет сам лишил его жизни, ударив ножом в горло…
Так началось его правление. В ближайшее время он сумел усмирить беев, тем самым прекратив войны и стычки меж ними, и Крым стал единой могучей силой. И сила эта вся была направлена на борьбу с русским государством. Едва ли не каждый год он ходил на земли царя Иоанна. Беи также и без своего хана совершали нападения со своими отрядами. В последние годы русские ратники, обученные ежегодной борьбой с татарами, научились оборонять границы, построили множество укреплений, и все сложнее было татарам уйти с добычей. В этих войнах погибли два старших сына Девлет-хана и множество знатных мурз. Но лишь благодаря этим войнам еще существовало и богатело Крымское ханство, ибо грабеж и работорговля были его единственными источниками дохода.
Девлет-Гирей не сумел предотвратить захват Иоанном Астрахани и Казани и теперь жаждал все исправить. Да, он мечтал о своем величии, об империи Бату, о полной власти над русскими землями. Раньше царь выплачивал татарам каждый год щедрые «поминки», дабы откупиться и предотвратить их походы. Впрочем, несмотря на выплаты, походы все равно происходили каждый год, но после того, как семь лет назад
