— Вроде, нет, — принюхавшись, проговорил я.
— Я тоже не чувствую, — сообщила Воронцова.
— Слабенький, будто из-под маскировки пробивается… — закрутила головой Муравьева. — Вот, оттуда! — указала она на разбитое окно.
Я посмотрел в том направлении, но ничего подозрительного не увидел. Аккуратно добавил маны — и все равно ноль.
— Похоже на ковер-самолет, — пробормотала длинноножка. — Только маленький совсем. Пустой, без седока… Хорошо прикрыт — все как в тумане… И он горит!
Я влил в технику обнаружения скрытого сразу мерлинов сто — и наконец увидел то, о чем она говорила: у окна под самым потолком парил коврик размером не больше чем аршин на аршин, над ним поднимался жиденький сизый дымок. В нос мне ударил терпкий, пряный аромат.
— Все задержите дыхание — дым ядовит! — прокричал Ясухару, должно быть, тоже уже разглядевший странный гостинец у окна. — Нужно быстрее выкинуть эту гадость на улицу! — он чем-то ударил по коврику, но тот, отброшенный едва-едва, тут же вернулся на прежнее место. — Бейте же по нему! — завопил Тоётоми — и внезапно осел на пол.
Милана к этому моменту уже лежала ничком. Падала кулем, закатив глаза, Златка.
Я сложил неохотно подчинявшиеся пальцы в фигу, но если и сумел нанести удар — понять этого уже не успел, вдруг провалившись куда-то в липкий киселеподобный туман.
Глава 39
в которой кто-то просыпается, а кто-то засыпает
Пробуждение было долгим и мучительным — словно из последних сил пытаешься всплыть с глубины, а поверхность все еще где-то недостижимо далеко. Руки ватные и отказываются грести, ноги налиты свинцом и тянут ко дну, безумно хочется сделать вдох — но вокруг соленая, мутная вода. Перед взором мало-помалу начинают ползти фиолетовые круги, сердце сбивается с ритма, мысли путаются…
И вдруг, как взрыв — уже почти не чая того, ты выныриваешь. Жадно хватаешь ртом благословенный воздух, зажмуриваешься, потом торопливо распахиваешь глаза…
Я лежал на полу все в той же мансарде — на семнадцатом этаже Оклахома-тауэра. За окнами сгущались сумерки — а может, наоборот, брезжил рассвет нового дня. Это сколько же я спал? И почему до сих пор жив? Судя по всему, у турок было предостаточно времени, чтобы спокойно со мной расправиться.
Со мной — и с моими товарищами…
Я рывком приподнялся на локтях — и увидел Златку. Царевна сидела на полу в двух шагах от меня, обхватив голову руками и слегка покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник. Рядом с ней свернулась клубочком Милана. Аккурат когда я на нее посмотрел, Воронцова вяло зашевелилась. Просыпается?
Я перевел взгляд левее: ближе к окну обнаружились лежащие Тереза и Тоётоми. Посмотрел направо: там, тяжело опираясь на перевернутую скамью, неуклюже пыталась подняться на ноги Маша. Взгляд Муравьевой блуждал, словно у пьяной.
— Что это было? — донесся до меня сонный голос молодой графини.
— Я проспала свою страну, вот что, — угрюмо отозвалась болгарка.
— Турки взорвали Чорлукскую пещеру? — спросила Милана.
— Стара-Загорскую! Хотя теперь сие уже не важно…
— А нас они тогда почему не тронули?
Да, отличный вопрос!
— Вот почему, — кивнула Златка куда-то справа от себя.
Протянув руку, Воронцова подняла с пола какую-то бумагу.
— Что там? — осведомился я.
— «Русскому командованию», — прочла вслух девушка. — «Сохраненные жизни ваших детей — жест моей доброй воли. Рассчитываю на понимание и встречную любезность. Бинбаши Али Кемаль». Что еще за бинбаши такой? — повернулась она к царевне.
— В османской армии это что-то вроде вашего майора, — бесцветным тоном проговорила болгарка. Али Кемаль — должно быть, имя командира янычар.
— А дети — это, типа, мы? — уточнил я.
— Похоже на то, — задумчиво кивнула молодая графиня. — Твоих же духов! Кроме всего прочего, теперь из-за нас командование еще и в долгу перед турками…
Слева заворочалась Тереза. Ясухару по-прежнему не шевелился.
Стоп! Как так вообще может быть: Златка давно очнулась, а Тоётоми еще нет? Они же у нас должны быть едины, не так ли?
Разве что кто-то не отнес его к числу русских детей…
Вскочив на ноги, я метнулся к японцу. Глаза его были закрыты, но дыхание — глубоким и ровным. Живой! Я недоуменно оглянулся на царевну.
— Он теперь сам по себе, — поняв мой невысказанный вопрос, проговорила та. — Как и я. Уж не знаю, радоваться или еще и сему огорчаться, но наша связь оборвалась.
— Как и все астральные узы, — раздался по соседству еще один знакомый мне голос.
Я обернулся уже на него: у окна мансарды стоял Тао-Фан.
— Сие побочный эффект от проделки ваших оппонентов, — пояснил Князь далее. — В радиусе доброй мили от очага устроенного ими астрального взрыва — то есть вот сей самой точки, — слегка притопнул дух ногой, — все тонкоматериальные скрепы напрочь порушены. Ну да нет худа без добра: если, скажем, царевна сомневается в оценке разрыва своей былой связи с господином Ясухару, то вас, молодая графиня, исцеление руки едва ли опечалит!
— А ведь точно! — хмыкнув, пошевелила пальцами Милана. — Но перстень… Странно: такое чувство, будто я его впервые надела!
— Теперь вам предстоит заново к нему привыкать, — кивнул Тао-Фан. — А вы как себя чувствуете, сударыня? — посмотрел он на Муравьеву, оставившую попытки удержаться на ногах и присевшую на опрокинутую скамейку.
— Так, будто у меня отсекли часть души или отщипнули кусок от сердца… — заплетающимся языком выговорила Маша.
— В каком-то смысле, так оно и есть, — заявил Князь. — Ваша человеческая сущность отделилась от наследия духов. Вы больше не метис.
— А кто? — непонимающе нахмурилась длинноножка.
— Обычный человек. А еще теперь в нашем мире существует один новорожденный дух — слабенький, но полноценный. Бывшая одна шестнадцатая вас. Сейчас он с перепугу куда-то спрятался, но позже непременно себя проявит. Надеюсь, вы поладите… Если встретитесь, конечно.
— Что за бред? — буркнула Маша.
— Я сам не думал, что все обернется именно так, — развел руками Тао-Фан. — Мой договор с молодой баронессой тоже оказался разорван, и я едва не попался моим гонителям. Но обошлось. Собственно, никаких обязательств перед вами у меня теперь нет, но по старой дружбе, — улыбнулся Князь, — я все же препровожу вас в Канзас. Так что будите господина Ясухару и госпожу Каратову — и в путь!
Каратову.
Светка! К своему стыду, с момента пробуждения я о ней даже и не вспомнил — пока дух не подсказал!
