воздвигнутого для меня великодушием наивысшего существа вашего пола? Если когда-нибудь могу оправиться от этого непредвиденного удара, я пойду броситься к ногам владыки моей участи; может быть лично достигну я некоторой перемены. Это единственная остающаяся мне надежда». Через несколько дней он писал той же m-lle М., жалуясь на жизнь и на то, что он стал нулем (nullité): «Если бы Павел справедливый и много любимый, удостоил только предоставить мне небольшую хижину, чтобы прожить там остаток дней моих, я горячо принял бы это уединение, будь оно даже где-нибудь среди маленького виноградника на берегах Эльбы». Около того же времени Спренгтпортен убеждал графа Безбородко, что если бы ему предоставлено было жить в Финляндии, или где-нибудь в России, то он мог бы ограничить свои расходы и дожить кое-как остальные дни. Он высказывал при этом что оклад, ему прежде производившийся, действительно мог казаться великим, но просил принять во внимание раны, полученные им на службе покойной Императрицы (?!).
Пока Спренгтпортен писал все эти письма, в Петербурге очевидно его доброжелатели буквально поняли прошлогоднюю просьбу его позволить остаться за границей и сохранить содержание «до конца года». С 1-го января 1798 г. ему вовсе прекратили всякую выдачу. К повторенным просьбам Безбородке войти в его положение, сделавшееся действительно крайним, он не стеснился этот раз присоединить очень прозрачные намеки на то, что ему остается одно: покончить с собой…
Несмотря на такие стесненные свои обстоятельства, Спренгтпортен продолжал вести беспорядочную жизнь. Человек увлечений, он, разумеется, не мог не увлекаться женщинами. Это в конец расстраивало его средства. Правильной семейной жизни он не знал. Первая жена умерла еще до переезда в Россию и была несчастна. В 1788 году, перед началом войны, барон Нолькен желал ему, как выше сказано, успеха столько же на войне, сколько и в любви, и упоминал о прекрасной голландке. Нужно полагать, что это было продолжение романа, начатого еще в Гаге, Мастрихте или т. п., когда в 1785 г. Спренгтпортен устраивал там корпус волонтеров. Но затем он женат уже второй раз[118], и вероятно на той самой голландке. Однако отношения его с женою, Annette, оказываются далеко не из удовлетворительных: супруги легко ссорятся и трудно мирятся. «Ты все-таки не та еще женщина, которой я желаю», писал он ей с довольно странной откровенностью. «Ты меня ненавидела, ты пренебрегала мною; это было вполне очевидно». Затем сердечное «ты», заменилось уже холодным «вы», и Спренгтпортен, живший постоянно в Теплице, повел энергическую переписку с женой, находившейся в Ганновере, требуя точного определения условий развода. Это было в 1796 — 97 годах, т. е. после восьми лет супружества. Хотя, по его словам, жена его ненавидела, но настойчивость во взаимном предоставлении свободы была на его стороне; в ответах жены, напротив, была большая медленность. Завязался, несомненно, новый роман, который и побуждал нашего героя, несмотря на то, что ему было уже 56 лет, к этому решительному шагу. В самый разгар переписки с женой и, добавим, безденежья, Спренгтпортен хотел переехать из Теплица в Дрезден. Однако этот переезд встретил сильное противодействие в некоторых друзьях его: оказывается, что с ним переселилась бы непременно и некая М. de С. Один из друзей женского пола, подписывавшийся именем Элизы, хотя и находил m-me С. прекрасной, интересной и любезной особой, но рекомендовал её обожателю наслаждаться её обществом в тиши Богемской долины и не попадаться на глаза голландцам, проживавшим в Дрездене. При всех своих достоинствах, m-me de С. имела на душе один грешок. Любовь, которую она зажгла в князе Эстергази, обошлась ему в миллион флоринов. Когда же затем этот бедный князь оказался не в состоянии продолжать также великодушно расплачиваться за счастье её любви, то m-me de С. его преспокойно бросила. Спренгтпортену приходилось заместить разорившегося миллионера, князя Эстергази, а тут русское правительство вздумало урезать жалованье, а потом и вовсе прекратить его. Неудивительно, что он готов был стреляться, тем более, что то было время Вертера и Шарлотты.
Денежные бедствия Спренгтпортена, однако, довольно скоро если не прекратились вовсе, то значительно уменьшились. Может быть, перспектива пули в лоб, показанная графу Безбородко, произвела свой эффект. О ней было написано 23-го февраля, а не с большим через месяц, 31-го марта, Спренгтпортен произведен в генералы от инфантерии, после трехлетнего искания приключений за границей в генерал-поручичьем чине, пожалованном лишь 1-го марта 1795 года. С повышенным рангом дано, конечно, и увеличенное жалованье.
Счастье начало опять улыбаться Спренгтпортену. Быть может, не без влияния вице-канцлера Колычева, который знал его еще в Гааге, новый генерал от инфантерии получил в 1800 году, хотя и не особенно серьезное; но во всяком случае видное поручение в Париж. Император Павел возложил на него переговоры с первым консулом французской республики о возврате русских пленных, захваченных в Италии, на Корфу и пр. Собственно для дипломатических дел ехал Колычев. Но тщеславию Спренгтпортена льстила роль русского генерала, присланного Императором Павлом, личность которого возбуждала тогда в Европе особый интерес. Сначала поведение его было правильно, и Павел Петрович двумя рескриптами, 2-го и 13-го января 1801 года, выражал ему свое удовольствие. Но Спренгтпортен скоро стал выбиваться из тесных рамок, ему назначенных, и начал воображать себя представителем России[119]. Колычева в Париже еще не было. Парижская жизнь со всеми своими соблазнами еще более кружила голову. Уже от 7-го января свое донесение Государю он кончал заявлением о «petite galanterie», которую он нашел нужным оказать парижскому обществу. В пояснение приложена вырезка из газеты, где рассказывалось о великолепном бале, данном русским генералом в его помещении. Едва ли — писал легкий на фразу хроникёр — собиралось когда-нибудь общество более блестящее. Сотни прелестнейших женщин Парижа, блеск их нарядов, прекрасная иллюминация, самый роскошный ужин, — все давало этому балу значение настоящего праздника.
На такие отчеты Император Павел едва ли всегда смотрел особенно благосклонно. Кроме того Спренгтпортен стал усердно мешаться в политику, не смотря на свое мимолетное значение. Он довольно часто посылал шифрованные депеши о разных предметах общеевропейского характера, пересыпая мелочами льстиво-игривого свойства. В таком роде был шифрованный рапорт его от 24-го января с извещением, что мир с Австрией еще не заключен и что все с беспокойством ждут ультиматума Императора Павла на ноту Талейрана. В конце депеши Спренгтпортен с обычной ему развязностью рассказывал, что «в то время как Англичане, avec leur impudence ordinaire, nous disent des sottises, Sire, à vous même, comme à vos fidèles serviteurs,[120] в это время Французы превозносят нас похвалами». В доказательство приложены
