с троицей алкашей, которые отправились к видневшейся у автовокзала палатке, где можно было обменять деньги на водку и пиво, что и было сделано. А выпивать они вернулись на прежнее место за столиком, у чьей-то могилы.
Иван Петрович тоже присел на скамейку у могилы бабушки, где он сидел и вчера по приезду сюда. Было тихо и грустно. Старые и свежие кресты и памятники уходили в беспорядке вдаль, скрываясь за деревьями и бурьяном. Он заметил, что с приходом демократии благосостояние некоторых кладбищенских постояльцев улучшилось: появились гранитные и мраморные надгробия, а в прежние времена довольствовались простыми деревянными крестами и обелисками, сваренными из листового железа и окрашенными суриком. В общем, на кладбище стало лучше и красивей: может, поэтому жители городка так стремительно и переселялись сюда, где нет нужды, безработицы, преступности и прочих «благ» демократии.
Жизнь людей заканчивалась здесь вечным покоем, однако живые ещё напоминали о себе: троица помощников Ивана Петровича, приняв водочки на грудь, повеселела, завязался громкий разговор, потом девица попробовала запеть, а её приятель окликнул Ивана Петровича и предложил ему выпить с ними за упокой души родственников. Таков русский человек: час назад эти выпивохи сидели злые, мучимые похмельем и готовые на всё, чтобы раздобыть водки, а сейчас, получив желанное, они предлагают поделиться своим заветным напитком и совершенно бескорыстно. Разве какой-нибудь европеец или американец способен на такой поступок? Конечно, нет, и он знал об этом не понаслышке, будучи в командировках за рубежом.
Иван Петрович отказался выпить водки с кладбищенской компанией и понял, что пора уходить, пока предложение выпить с ними не перешло в выяснение причин, почему он не хочет – может, не уважает их? Поднявшись, он мысленно попрощался с бабушками и всеми родственниками, покоящимися рядом, которых он не знал и не помнил, и вышел с кладбища через одиноко стоящие ворота без забора.
Куда идти дальше он ещё не решил, а потому шёл привычной дорогой к центру городка. Но тут пришла мысль: уйти за город к ближайшему озеру, где они мальчишками ловили гальянов и карасей – это примерно километр от другого конца городка. Время есть, погода располагает, а он не был на этом озере с самого своего отъезда – много раз хотел, но как-то не получалось. Решив окончательно, он свернул на другую улицу, протянувшуюся через весь городок до опушки леса, за которым и находилось это озеро. Всего получалось километра два пути – меньше получаса, если неспешным шагом.
Проезжая часть улицы была заасфальтирована еще в последние годы советской власти, но за двадцать лет асфальт выщербился, выкрошился, покрылся ямами и от проезжающих автомобилей поднимались клубы пыли, так что ему пришлось свернуть на обочину и двигаться по протоптанной грунтовой дорожке вдоль деревянных домиков – тротуаров здесь не было.
Вскоре он поравнялся с длинным кирпичным одноэтажным зданием его бывшей школы. Оно показалось ему маленьким и низким, а когда-то школа была для него большой: с просторными классами, высокими потолками и широким и длинным коридором, где на переменах между уроками кипела его школьная жизнь.
В такие же теплые дни сентября, школьники выбегали во двор и резвились там. Сейчас здесь было тихо и пусто. Подойдя вплотную, Иван Петрович прочитал на вывеске у дверей, что это дом – интернат для неблагополучных детей. Что значит неблагополучный ребенок? Больной или правонарушитель? Неясно. На окнах стояли железные решетки, а из-за штор не видно движений и не доносились детские голоса. Появившееся желание зайти внутрь быстро угасло и, взглянув на окна своего класса, Иван Петрович пошел дальше.
Всё – таки, как ускорился ритм времени. Тогда школьный год казался целой вечностью, а сейчас годы пролетают незаметно и бесшумно, как та осенняя птица над его головой в безоблачном небе и школьных товарищей «иных уж нет, а те далече».
Рядом со школой стояло такое же приземистое здание красного кирпича, где при царях размещался уездный офицерский клуб, а в детские годы Ивана Петровича здесь была детская спортивная школа и проводились спортивные занятия школьников и соревнования. Внутри здания был один большой зал и несколько комнат. При царях здесь давались балы. В его детские годы, зимой в зале проводились занятия физкультурой и соревнования. Устраивались праздники и представления школьников и взрослых, а на Новый Год проводилась городская новогодняя ёлка со спектаклями для детей, где пару раз участвовал и он, в костюме зайца или волка – сейчас и не вспомнить: главное было весело и беззаботно.
Нынче, двери клуба заколочены, а стекла окон кое-где выбиты. По запустевшему, покрытому землёй и битым кирпичом крыльцу видно, что здание это заброшено и не посещается людьми. Сразу за клубом виднелись два новых трехэтажных строений красного кирпича. Иван Петрович уже знал, что там располагались отделения каких – то банков: кто и зачем построил их в этом захудалом городке, ему было неизвестно, да и неинтересно.
Незаметно он подошел к истоку речки из озера. Исток был перегорожен земляной дамбой, служившей и мостом через реку – вот из-за таких земляных перемычек река и остановила свой бег по равнине на север, где сливаясь с такими же речушками, она впадала в большую сибирскую реку – Иртыш. Вода в озере и истоке реки была покрыта тиной, пустыми бутылками и другим человеческим мусором, от которого слабый ветерок доносил запахи гниения и разложения. А всего 50 лет назад здесь можно было искупаться и поудить рыбу с легкого деревянного мостка, соединяющего берега реки. Остановить течение реки всё равно, что остановить человеческую жизнь: это конец жизни и реки и человека.
Миновав дамбу, он пошел дальше вдоль старинных деревянных домов улицы. Дома эти, украшенные резными деревянными карнизами и ставнями окон были старыми ещё тогда, много лет назад и теперь ему казалось, что они будут стоять здесь вечно, постепенно врастая в землю. Ещё немного пути и Иван Петрович вышел на перекресток его родной улицы: вдали, виднелась крыша его дома, у которого он был вчера, а прямо перед ним стоял маленький домишко с подслеповатыми окнами, палисадником и скамейкой, на которой дремал старик – инвалид, прислонив костыли к забору.
Подойдя поближе, он с изумлением разглядел сквозь морщины и складки стариковского обличья знакомые черты лица своего приятеля детства. «Не может быть! Неужели тот так и остался жить здесь и почему инвалид? – подумал Иван Петрович и окликнул старика, – Василий! Ты что ли?» старик поднял голову, близоруко вгляделся в прохожего и тотчас оживился: «Никак Иван! Каким ветром тебя занесло сюда
