– В общем, что бы вы там ни задумали насчет Сэма Финча, – я тоже вовсю ору, – все это нужно немедленно прекратить! Если он умрет, в этом сразу же вас обвинят! И тогда уж вся деревня на вас набросится. Они уже готовы сюда явиться и охоту на вас устроить. И на Энни тоже. И тогда уж вы царапинами на лице не отделаетесь. Только сегодня магистрат Райт арестовал и велел увести двоих, Шоу и его жену, и собирается отправить их на виселицу, хотя они куда меньшее преступление совершили – их всего лишь в папизме обвиняют. Мама, вы оба должны прислушаться ко мне!
– Он ранил моего сына, мою плоть и кровь, – мать говорит медленно, глядя в пол. – И заплатит за это своей плотью и кровью. Только и всего. Так будет справедливо, девочка. И ты это прекрасно понимаешь. И тебе тоже придется сыграть в этом некую роль.
– Но, мама…
Глаза у нее впиваются в меня как иглы. И я не осмеливаюсь спорить. Охватившее меня отчаяние не дает пролиться слезам. В висках стучит боль. Глаза застилает тьма, и мне остается надеяться, что я сумею удержать эту тьму, обуздать ее, успокоить.
Дверь у меня за спиной открывается, и мама, охнув, кричит:
– Немедленно выброси это вон! Вон!
Энни замирает на пороге. В руках у нее букет из белоснежного одуряющего бутеня и покрытых алыми цветами веточек волчьей ягоды. Она так сияет, глядя на меня, словно принесла мне в дар сокровище, но после маминых слов улыбка ее тает, она смотрит на свой букет, хмурится, и мать повторяет:
– Немедленно выброси все это! – И она, оттолкнув меня, бросается к Энни, вырывает у нее цветы и вышвыривает их из дома, стараясь забросить как можно дальше. Энни приходит в ярость: топает ногами, сжимает кулаки, страшно рычит, оскалив зубы, а из глаз у нее градом катятся слезы. Джон хохочет.
– Я для Сары их нарвала! – кричит Энни. – Они такие красивые!
Я пытаюсь ее обнять, но она меня отталкивает.
Мама, тяжело дыша, прислоняется к двери. Рука ее плотно прижата к боку.
– Думала я, что ты у меня растешь девочкой умной и все понимающей, да, видно, ошиблась, – тихо говорит она.
Джон, не поднимая головы и по-прежнему строгая палочку, замечает:
– Никогда не соединяй в одном букете красные и белые цветы, поняла?
Энни вопросительно смотрит на меня; глаза ее полны слез. И я, погладив ее по голове, объясняю:
– Это приносит в дом смерть.
Что же он видел
Когда Дэниел в последний раз говорил со священником – это было сразу после службы, – у того еще не было никаких интересующих всех троих вестей, но он ожидал их с минуты на минуту. Ожидание становилось невыносимым. Каждую ночь Дэниел просыпался задолго до рассвета, а потом, хотя время от времени он все же задремывал, его начинали одолевать короткие, но поистине ужасные сны; оставалось только молиться, чтобы поскорей наступил новый день, который сможет еще немного приблизить их с Сарой к осуществлению заветной мечты о совместной жизни. Речи магистрата Райта оказали на жителей деревни поистине магическое воздействие: каждый двор превратился в обитель страха и подозрительности. Опасность того, что их тайна может оказаться раскрытой, увеличивалась с каждым днем, и Дэниел даже думать не осмеливался о том, какова в таком случае будет их участь.
Лето подходило к концу, подходили к концу и бесконечные полевые работы, отнимавшие у него все его время и силы. Пшеница созрела, стала золотистой и хрусткой; от ее колосьев исходил богатый, чуть пыльный запах. Ее сжали, связали в снопы, а зерно после молотьбы ссыпали в амбары. Сено тоже отлично просохло в скирдах, и его убрали под крышу. Долгие трудовые дни и перекусы всухомятку прямо в поле остались позади. Чтобы отпраздновать конец полевых работ, зарезали жирного гуся, и Бетт с Сарой приготовили небольшой пир.
В тот вечер Сара и Дэниел наконец освободились и смогли побыть вместе. Погода стояла теплая. На берегу реки не было ни души, и Сару не нужно было уговаривать войти в воду. Она первая сбросила с себя одежду и бросилась в реку, чтобы не слишком долго смущать вечернюю мглу красотой своего обнаженного тела. Дэниел поспешил последовать ее примеру, проклиная собственные неловкие пальцы, запутавшиеся в завязках, и с наслаждением нырнул во взбаламученную воду, как всегда мечтая о том недалеком дне, когда им больше не нужно будет скрывать ото всех свою любовь.
Они еще плавали, когда с берега вдруг раздался громкий крик. Оба сразу замерли и повернулись в ту сторону.
Дэниел нащупал ногами вязкое дно, встал и прислушался. Нет, ему, конечно же, просто почудилось.
– Ведьма! – снова донесся с берега пронзительный женский крик, слышимый вполне отчетливо, как бы ни старался ветер унести его прочь.
Кричавшая стояла у самой воды, но влюбленные были настолько поглощены друг другом, что и не заметили, как она там появилась. Да они и не хотели ничего замечать.
Руки Сары белели под дрожащей поверхностью воды, а тело неясным светлым пятном колыхалось в глубине. На лице ее поблескивали серебристые капельки воды, когда она, выкинув вперед руки и оттолкнувшись ногами, быстро подплыла к Дэниелу.
– Кто это? – спросила она. – Случайная гостья?
В ее голосе не слышалось испуга, но из «штормовых» глаз словно искры сыпались. Такой Дэниел видел ее лишь однажды, когда ей показалось, что Энни угрожает опасность. Сам он был все еще во власти желания и думал только о том, как бы снова обнять Сару, прижать ее к себе. Однако она от него отпрянула, гневно сверкнув глазами, и указала на берег.
Он посмотрел туда, пытаясь понять, кто там кричал.
– По-моему… по-моему, это…
– Это Молли, – сказала Сара.
Да, это действительно была Молли Мэтьюз, и она подбиралась, перепрыгивая с камня на камень, все ближе и ближе и уже, похоже, насквозь промочила свои башмачки.
– Ты его околдовала! Украла и околдовала! Я все, все людям расскажу! – выкрикивала она, и крики ее уносил ветер.
Как она здесь оказалась? Откуда узнала, кто такая Сара? Дэниела охватила паника. Мысли его метались – что еще способна сделать Молли? И что будет с Сарой? И с ним самим?
– Не бойся, – сказал он Саре, сам чувствуя, что голос у него все-таки слегка дрожит. – Я с ней поговорю.
– Это ей следует бояться! – Глаза Сары горели холодным синим огнем.
Она подплыла к берегу и, достав ногами дно, встала, выпрямившись во весь рост, а потом нагая вышла из реки прямо напротив того места, где стояла Молли. Вода ручейками струилась с ее мокрых темных волос. Подняв руку, она указала пальцем на Молли, и та мгновенно умолкла.
– Значит, ты осмелилась назвать меня ведьмой? – грозно спросила Сара. – А ведь ты прекрасно знаешь, что мне известно, что ты сама-то собой представляешь!
Молли что-то прохныкала, подбирая намокшие юбки. Дэниел, не желая, чтобы кто-то еще, кроме Сары, его увидел, остался на прежнем месте, но все же крикнул Саре: «Остановись!», однако она и не подумала останавливаться.
