клуб, члены которого собираются на квартире то у того, то у другого. И на одном из таких собраний происходит самое главное в моей жизни событие – я встречаю Нину Раймич.
Или, если быть точным, Нина встречает меня.
Я – студент второго набора студентов медиков в Лодзи, первый начал учебу ранней весной 1945 года. В Польше катастрофически не хватает врачей – многие убиты во время оккупации, а за эти годы не было подготовлено ни одного нового медика. На мой курс записалось восемьсот человек, через месяц нас, правда, уже шестьсот – кто-то понял, что медицинское образование не для него, кто-то так и не появился в университете – но и шестьсот студентов – очень много для тесного, плохо оборудованного медицинского факультета.
Очень трудно достать учебники, далеко не все учебные пособия и компендиумы удалось напечатать. Нет лабораторных помещений, комнат для семинарских занятий, образование проходит исключительно в форме лекций. Плохо вентилируемые лекционные залы всегда битком набиты студентами, место, чтобы сесть, найти трудно, поэтому я приучил себя приходить на лекции заблаговременно.
Все лекции обязательны, пропустить невозможно – контроль за посещаемостью очень эффективный. Правда, иногда кажется, что это единственное эффективное звено в преподавании. Изредка после лекции мне удается пробиться к профессору на кафедре и задать ему пару вопросов, в остальном возможностей для индивидуальной подготовки не так много.
Когда я в следующий раз приезжаю в Ченстохову, Сара рассказывает, что решила закрыть свою зуботехническую лабораторию. Она, кажется, не слишком этим огорчена, ссылается на то, что мастерская Пинкуса очень выросла, ему нужно помещение, и если продолжать дело, нужно опять вкладывать деньги. Я бы могла на это пойти, говорит Сара, помедлив, но есть и другие причины – и я понимаю, что они не оставили мысль уехать из Польши.
Наши друзья и знакомые уезжают один за другим, большинство нелегально, среди них Севек Грундман – он решил уехать во Францию. Севек, Генек Уфнер и я встречаемся, не часто, но регулярно. Последний день перед отъездом Севека мы проводим вместе и день и ночь. Мы идем к фотографу и делаем общий снимок. Каждый получает фотографию и мы обещаем, что бы ни случилось, не терять связи друг с другом. Куда бы мы ни угодили – мы должны писать друг другу не реже, чем раз в год.
Мы с Ниной посетили Севека в Реймсе, когда путешествовали на машине по южной Франции. Он очень тепло нас принял. Но ему, как нам показалось, не очень нравятся ни Реймс, ни его работа в качестве совладельца швейной фабрики его тестя.
Мы неоднократно встречали и Генека Уфнера. Он такой же веселый и открытый, как был в школе, рассмешить его – пара пустяков. Он преуспевает в бизнесе, он и его жена Лала создали хорошую, крепкую и надежную семью, у них трое детей, теперь уже все женаты. Нам с Генеком так же хорошо друг с другом, как и во «II Б» классе Еврейской гимназии.
Вскоре после отъезда Севека ко мне заходит попрощаться Бронька Масс – это ее последний день в Польше. На следующий вечер она нелегально перейдет чешскую границу – проводник уже найден, – а на чешской стороне ее ждет Михал Игра, они должны пожениться и вместе ехать в Австралию.
Михал Игра и Бронька совершенно не подходят друг другу – он замкнутый, властный человек, а Бронька, наоборот, веселая и открытая, ей особенно не покомандуешь. Бронька постепенно стала очень хорошим зубным врачом, вышла второй раз замуж за польского еврея, тоже стоматолога и преподавателя в университете. Они живут в Сан-Франциско и мы иногда видимся.
Пару раз я встречался с Розичкой Гловински, она живет в Израиле. Недавно мы увиделись во Флимсе, в восточной Швейцарии, где она и мы с Ниной проводили отпуск. Еще я знаю, что Поля Шлезингер живет в Бельгии, но у нас не было случая встретиться. Даже красавица Ханка Бугайер, долгое время жившая в Польше под фальшивым именем Ирена, потом уехала в Израиль. Она вышла замуж за известного историка, профессора иерусалимского университета Талмона. Уж не знаю почему, но она сохранила свое выдуманное имя и сегодня ее зовут Ирена Талмон. Мы иногда встречаемся.
Это все, что я знаю о моих одноклассниках из многолюдного «II Б» класса Еврейской гимназии в Ченстохове.
Но я хочу упомянуть и одного из двух наших выживших учителей – Леопольда, или Полдека Фефферберга. После войны он открыл магазин сумок в Сан-Франциско. Именно он рассказал о своей судьбе случайно встретившемуся ему австралийскому журналисту Томасу Кенелли. Результатом этой встречи стала книга Кенелли – «Список Шиндлера», по которой впоследствии Стивен Спилберг снял свой знаменитый фильм. Полдека после войны я не встречал, поэтому он запомнился мне молодым и красивым учителем физкультуры в нашей Еврейской гимназии, в прекрасно сидящей на нем форме младшего лейтенанта резерва польской армии.
Нам стало известно, что швейцарская страховая компания «Винтертур» вновь собирается открыть свое агентство в Варшаве – новым клиентам обещают «абсолютную надежность швейцарской страховки».
Теперь наконец подписанная Пинкусом до войны страховка может нам здорово помочь. Мои родители берут с собой страховое письмо – Пинкус таскал его с собой всю войну, и вместе едут в Варшаву. Они хотят, чтобы я тоже поехал с ними, поэтому я присутствую при их разговоре с живущим в Швейцарии поляком, приехавшим в Варшаву разузнать условия создания представительства фирмы.
Директор будущей конторы выглядит крайне удивленным, когда Сара и Пинкус предъявляют ему старое страховое письмо – когда Сара ему звонила, он решил, что она собирается подписать новую страховку. Он досадливо сообщает, что ни он, ни его шефы в Швейцарии за старую страховку ответственности не несут. Сара начинает раскаляться и спрашивает, а кто же тогда эту ответственность несет. Да, собственно говоря, никто, разъясняет он, агентура в Варшаве была до войны самостоятельной дочерней компанией, она теперь ликвидирована. Пинкус спокойно спрашивает, какая разница между той страховкой и новой, что они предлагают теперь – теперь-то можно надеяться на «абсолютную надежность швейцарской страховки»? Директор в еще большем затруднении – как можно, страховка совершенно надежна, он указывает на пункт в предыдущем договоре о форс-мажоре – понятно, что война – это форс-мажор. Сара возражает, что, насколько ей известно, Швейцария не принимала участия в войне, но Пинкус понимает, что продолжать разговор бессмысленно, да и чиновник дает понять, что беседа окончена. Чтобы побыстрей от нас избавиться, он говорит, что сегодня же напишет в головную контору компании в Швейцарии, что он всего лишь представитель вновь организуемой дочерней фирмы.
Пинкус на удивление спокоен, несмотря на то, что деньги, на которые он
