Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Так же как некоторые художники соединяли традиционные японские философские или художественные приемы с западными идеями для решения собственных задач, Ёсино черпал идеи из множества источников.
Из конфуцианства он заимствовал концепцию благожелательного правления, но попытался установить ее на демократическую основу с помощью утилитаризма. От английских либералов он взял предложение ограничить полномочия старых властей (гэнро и бюрократии, в случае Японии) через укрепление парламента и так же ограничить влияние новой плутократии через всенародное избирательное право. Он даже немного заимствовал у немецких органицистов поскольку соглашался с оценкой конституции Мэйдзи как фактического препятствия власти императора, при этом юридически оставляющего локус суверенитета именно за ним. Чтобы переосмыслить символ традиций в лице императора, он осмотрительно задействовал иностранные элементы[168].
Ёсино, убежденного либерала эпохи Тайсё, в последующей реакции никогда публично не обвиняли, однако, разъясняя общественности сущность концепции кокутай, ревностные националисты значительно затруднили высказывания и изыскания по широкому кругу проблем, вышедших на первый план в период одноименной демократии. Марксисты академического толка, которые зашли в рациональном исследовании устройства общества намного дальше других ученых, были подавлены. Другие деятели, не марксисты, также оказались изгнаны из общественной жизни. В частности, Минобэ Тацукити (1873–1948), отставной глава юридического факультета Токийского императорского университета, профессор конституционного права и член палаты пэров, подвергся уничижительной критике, поскольку его взгляды на конституцию, которые в течение нескольких десятилетий считались образцом воззрений государственного бюрократизма, теперь виделись несовместимыми с жесткой теорией о неограниченной власти императора. Оскорбление в 1935 году такого известного и уважаемого деятеля, как Минобэ, к тому же получившее широкую огласку, отбило у менее известных ученых желание публично высказывать мнения, которые могли обернуться для них неприятностями. Влияние ультранационализма в середине 1930-х росло, а интеллектуальная жизнь неизбежно становилась беднее.
Стремясь к идеологическому конформизму, правительство задействовало методы одновременно и более тонкие, и более всеобъемлющие, чем массовые полицейские запугивания или публичное преследование отдельных выдающихся ученых и общественных деятелей. В первые десятилетия ХХ века японские дети, посещавшие школы обязательного шестилетнего начального образования, учились по единому официальному учебнику. Им внушалось особое представление об их национальной принадлежности. Уроки истории и формальной этики (сюсин) были уроками нравственного воспитания, на них рассказывали о том, как вести себя в уникальной государственной семье. Если сравнить учебник национальной истории 1920 года и его следующее издание в 1934-м, можно заметить существенное усиление нравоучительных, полурелигиозных интонаций там, где речь идет об императорском доме. В издании 1934 года есть новая глава под названием «Народный символ веры». В ней в доступной форме изложено то, что считалось значимыми особенностями японского государственного устройства: непрерывность императорской династии, упоминаемое в Нихон сёки повеление богини солнца своим потомкам властвовать над страной, милосердие императоров всех времен и верность их знаменитых подданных, а также связь между монархом и подданными, которую сравнивают с отношением между родителями и детьми[169].
Конечно, не одна Япония пыталась сделать уроки истории фундаментом поддержания существующего политического и социального порядка, но примечательно то, сколь тщательно официальную точку зрения внедряли в массы, с одной стороны, и как бдительно власть боролась против инакомыслия — с другой. Официальным усилиям сопутствовала определенная склонность к единообразию в общественных и интеллектуальных вопросах.
Самая амбициозная новая формулировка традиционализма, подготовленная одним из департаментов министерства образования, стала достоянием общественности в марте 1937 года. Речь идет о брошюре Кокутай-но Хонги («Сущность японской государственности»), а предназначена она была для учителей и учеников старших классов всей страны. Авторы раскритиковали индивидуализм, объявив его причиной идеологической и социальной неразберихи и кризиса и в конечном счете основой социализма, анархизма и коммунизма, и провозгласили, причем очень возвышенно, ценности, уже описанные ранее в учебнике истории. Внедряя эти ценности, правительство стремилось утвердить у японской молодежи воззрения, которые сделали бы ее орудием воли императора, выраженной в распоряжениях политиков, высокопоставленных чиновников, командующих армией и флотом. Не вдаваясь в объяснения экономических процессов и политических механизмов, стоявших за переменами в обществе, Кокутай-но Хонги, безусловно, была призвана вызвать ощущение эмоционального комфорта.
Наша национальная экономика — великое предприятие, основанное на великой августейшей воле его величества, повелевшего, чтобы империя продолжала развиваться во веки веков, и от нее зависит счастье и благополучие подданных; это не просто несвязанные действия, направленные на выполнение материальных желаний отдельных людей, как гласят доктрины западных экономистов[170].
Кроме того, Кокутай-но Хонги стремилась возвысить фигуру императора в умах молодого поколения, однако сознательно не привлекала внимания к реальным силам, манипулировавшим властью монарха. При этом брошюра игнорировала последние тенденции политической жизни, где происходило окончательное разрушение консенсуса, к которому общество обязывала конституция Мэйдзи.
Политика и экономика
Править, руководствуясь консенсусом, нелегко даже в благоприятных обстоятельствах, а в периоды масштабных и незапланированных перемен это просто невозможно. Авторитаризм конституции Мэйдзи говорит о том, что ее авторы хорошо это понимали. В глубинном смысле их детище обладает отчетливо статичными характеристиками, как будто новое государство по сути не слишком отличалось от старого хана — небольшого княжества, в основном автономного и иерархически упорядоченного. Но, конечно, это было не так, и к 1912 году одних только экономических изменений насчитывалось достаточно, чтобы создать серьезную нагрузку на традиционные методы политического контроля. Более того, если «старая Япония» была закрытой страной, то «новая Япония» стала частью международного водоворота политических и общественных событий. Нужно было иметь ясную голову и твердую руку, чтобы бережно вести страну, стараясь приглушить долетавшие издалека бурные отголоски большевистской революции в России и гражданской войны в Китае, даже если ни у кого не было желания воспользоваться ситуацией — несчастьями у соседей.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
