Собранный только на четверть артефакт окружил храм непроницаемым кольцом, поднял на оборот чуть ли не штормовые волны. Когда Душа океана представляла собой ровно половину звезды, тряхнуло несколько раз ближайшие скалы, когда я поставил на место последний, лежащий в сундуке кусок, мной прошибло защитный контур храма и выбросило в бурлящую воду, а весь Шагар колотило несколько оборотов к ряду.
Удивительно, но никто не пострадал, не рухнул ни один дом, только сорвались пару камней, и упало несколько деревьев.
Со мной все то время, что я сражался с артефактом, находились пираты.
Приносили и уносили еду, помогали подняться на ноги, доводили до шатра, будили с утра, впихивали в руки завтрак и укрепляющие настойки и отвары, еще какую-то горькую гадость. Соображал я плохо, говорил с трудом. Связать несколько слов за раз было для меня настоящим подвигом, в кучу собирал себя только ради коротких разговоров с бесовкой, потом опять растекался вязкой лужей по гладкому мрамору. Собирал и собирал чужую душу, казалось что вечность. И, наконец, собрал.
Ну… почти собрал. И это «почти» сейчас крутило мне кишки с такой силой, что я думал, взвою.
Калисто выходила на связь еще пару раз. Говорила, что все нормально, что все идет по плану, и что она скоро вернется. Птичка была уставшая и какая-то слишком взволнованная. Странная смесь из вины, тревоги и отчаянья читалась в глазах слишком легко, чтобы недооценивать ее реальные размеры.
И это тоже крутило мне кишки.
Ладно, надо подниматься.
Я кое-как встал сначала на колени, потом на ноги и, шатаясь, поковылял к берегу, щурясь на ярком солнце. Навстречу тут же поспешили Вагор и Сайрус, подхватили меня под руки где-то на середине тропы, прямо на ходу впихивая очередной гадкий на вкус настой.
— По какому поводу собрание? — каким-то чудом просипел я, оглядывая толпу пиратов. Кто-то сидел возле костра, кто-то стоял у самой воды, кто-то мерил шагами берег.
— Пришли узнать, как дела, — пояснил Вагор. — Охранять «Пересмешник» больше нет необходимости, Белая Луна уже завтра ночью, а осколкам нужна наша кровь.
— Я собрал…
— Ну и отлично. Тогда ты сейчас же возвращаешься в деревню, — заявил Сайрус. — Отъедаешься, отсыпаешься, приходишь в себя.
— Калисто…
— Выходила на связь, — оборвал меня подошедший Калеб, — оборотов через шесть должна вернуться. И думается мне, первым делом она тоже завалится спать, скорее всего, к тебе под бок. Вид у капитана не многим лучше, чем у тебя, — ноги увязли в мокром песке, я поморщился, но смог слить немного силы в воду, поднимая волны, потом еще чуть-чуть и еще.
Буквально по капле, но даже от этого стало значительно легче.
— Мне надо…
— Тебе надо отдохнуть, оборотень, — припечатал квартирмейстер, открывая портал, Вагор с Сайрусом без разговоров вместе со мной шагнули внутрь. Как только мы очутились в доме, в нос сразу же ударил запах жареного мяса, каких-то овощей, и ставшая уже привычной вонь укрепляющего Гидеона. Лесные духи, что он туда добавляет?
Мужчины усадили меня за стол, почти заставили жевать.
— Кали… — начал в который раз я.
— «Пересмешник»…
— С ним тоже все хорошо, — я все-таки зарычал, чтобы тут же проглотить вязкую жидкую дрянь, которая, по идее, должна была придать мне сил, а в итоге сморила меня окончательно. Я перестал соображать, разум просто отключился. Пиратам пришлось буквально кормить меня и тащить на себе до кровати, я даже обувь самостоятельно снять не смог. Сидел и пялился ничего не понимающим взглядом на Сайруса, стягивающего мои сапоги, и ржущего над ним Вагора. Красавец, одним словом.
Последним усилием я потянулся к внутреннему зверю, убедился, что волк, как и хаос под контролем и просто провалился в черноту. Сон накрыл еще до того, как я толком закрыл глаза. Блеск.
Проснулся в середине ночи или вечера, оборотов через шесть после того, как лег от того, что Кали, наконец-то, осторожно опускалась рядом.
— Птичка, — прохрипел, обнимая Калисто, притягивая к себе.
— Спи, мой герой, — улыбнулась капитан, — я вернулась.
— Да, — с блаженством зарылся носом в волосы с запахом персиков и хурмы и снова уснул.
Разбудили меня короткие, отрывистые, но отнюдь не легкие покусывания в шею и плечи. Аккуратные, белые зубки смыкались на коже и тут же влажный след оставляли губы и язык. Я не открывал глаз, вообще не шевелился, но, кажется, птичка все-таки поняла, что я проснулся. Она потерлась о меня своим великолепным телом. Обнаженным телом.
Полностью обнаженным телом. Сначала вверх, потом вниз. Медленно и порочно. Я чувствовал ее шелковую кожу грудью, животом, бедрами, ощущал ее взгляд на себе. И готов был поклясться, что сапсан наблюдает за мной, изучает лицо.
И снова вверх. Сладко, невыносимо долго.
И я не могу больше сдерживать себя, я сжимаю талию Кали, провожу рукой вдоль ноги: пальцы обхватывают сначала тонкую щиколотку, поднимаются по икре, выше, к бедру, стискивают попку. Такую аппетитную, упругую задницу сердечком. И я открываю глаза. В ее взгляде горит такой огонь, что мое сердце пропускает несколько ударов. Глупое, оно просто забыло, что надо биться.
Ее волосы спутаны, на щеках горит румянец, губы влажно блестят, манят и искушают, соски превратились в твердые камешки, и я бедрами чувствую ее жар, по горлу разливается сладкий запах желания.
Я тянусь к ней. Не могу не тянуться. Снова стискиваю руками талию сапсана и, как в бреду, нахожу ее губы. Мне мерещится, что если я не поцелую птичку, то умру. Умру от жажды, голода, превращусь в пепел.
Калисто тихо смеется прямо мне в рот и мой язык, наконец-то гладит внутреннюю сторону ее губ, ласкает небо. Я прижимаю бесовку к себе, обхватываю сзади рукой за шею, провожу вдоль позвоночника, а потом легко сжимаю грудь, тереблю сосок, и это великолепно. Все в ней великолепно, все в ней невозможно.
Я не могу без нее, как не могу без воздуха.
Кали нужна мне вся.
Я втягиваю сладкий, неописуемо вкусный язычок в рот и утробно рычу от удовольствия, что-то взрывается во мне в тот же миг, лопается с оглушительным хлопком. Сердце? Плевать. Я наслаждаюсь ей и смакую ее.
Каждое движение, каждый вдох и выдох отдаются внутри эхом. И мышцы, как натянутые канаты, и гремит в груди, и наслаждение растекается вязкой смолой.
И я готов утонуть, согласен. Хочу захлебнуться.
— Нет, — бормочу, во все глаза глядя на улыбающуюся птичку. На улыбающуюся такой улыбкой, какой я не видел у нее никогда. Она так ни на кого не смотрела, никому не улыбалась. Никогда.
— Я покажу тебе, Тивор, — на вдох прикрывает глаза капитан. — Только дыши, оборотень. Не забывай дышать, — и я почти проталкиваю в себя воздух. Зачем он мне? Теперь она мой воздух.
