И вижу.
Ард-Ри еще жив, но сейчас его не узнал бы никто. Восковая, совершенно обескровленная кожа. Ввалившиеся глаза, обведенные иссиня-черными кругами. Потрескавшиеся, иссушенные губы. До крайности изможденное, словно усохшее, тело.
Я вскрикиваю и выдергиваю из ножен меч. Трейноксис стоит, не шелохнувшись, будто приглашая меня: «Ну же! Бей! Смелее!»
И я бью сплеча. В точку между шеей и ключицей. Вкладывая в этот удар всю силу, выпитую из тела моего приемного отца, всю ярость и боль, рвущую на части мое сердце.
Таким ударом можно развалить человека от плеча до бедра. Но острый, отточенный меч, словно натолкнувшись на невидимую стену, отлетает назад. Отлетаю и я, валюсь на пол, с трудом сдерживая крик отчаяния. Подниматься и пытаться вновь нет смысла. Мне был дан последний шанс. Он не увенчался успехом.
– Вот так-то, мой примитивный друг, – ласково произносит враг. – Вот так-то. Теперь ты ненавидишь меня еще больше, потому что еще больше боишься. Признайся: ты ведь не ожидал, что твоя железка тебя подведет? Да не отчаивайся ты так! Если тебя это хоть немного утешит, то мне не страшна не только сталь. Ни дерево, ни камень, ни огонь, ни вода, ни живая плоть – ничто, рожденное в Западном Пределе, до завтрашней ночи не способно причинить мне вреда. Чтоб ты знал, это было страсть как непросто и потребовало уйму сил и времени. Боюсь даже, что какое-то время буду не способен на серьезные фокусы, но игра стоит свеч. Завтра на рассвете… впрочем, уже сегодня, несколько тысяч тупоголовых баранов вцепятся друг другу в глотку. Я хочу понаблюдать за этим чудным зрелищем и при этом быть уверенным, что ни один из них не попытается заглушить свой страх моею жизнью!
А ты молодец, юноша. Ты честно пытался, и это заслуживает награды. Пожалуй, я позволю тебе дожить до сражения и даже поучаствовать в нем. Если же удача не покинет тебя и потом, и ты останешься жив, попроси меня как следует – возможно, я разрешу тебе жить дальше и служить мне.
Сказав это, он поворачивается к Луатлаву:
– Тебе, Ард-Ри, увы, обещать того же не могу. Я немного перестарался, и ты вот-вот отправишься на свидание к своим обожаемым хозяйкам. Правда, я мог бы исцелить тебя, взяв силу у кого-нибудь еще, но мертвый ты устраиваешь меня куда больше. К тому же ты всегда был мне весьма неприятен. Помнишь, о чем мы сейчас говорили с твоим приемным сыном. Так вот, ты, Коранн Мак-Сильвест, – апофеоз человеческой трусости. Ты боялся задать женщине один-единственный вопрос и тем самым обрек на смерть не только себя, но и других. Многие твои подданные уже погибли из-за тебя, жалкий, трусливый человечишка, но завтра погибнет неизмеримо больше… М-да, никогда не мог понять, за что тебя так любит Этайн? Даже очарованная, на ложе, задыхаясь от страсти в моих объятиях, она постоянно твердила твое имя. И забыть тебя самостоятельно, без моего вмешательства, так и не смогла… Улыбаешься? Чему ты улыбаешься, глупец?
Но Коранн Мак-Сильвест, Ард-Ри Предела Мудрости, уже не слышит его.
Растерянно щелкнув пальцами, Трейноксис прерывает действие чар. Мертвое тело Луатлава валится на пол, будто из-под него выбили подпорку.
– Почему же эта собака улыбалась, прежде чем сдохнуть?
– Нетрудно сказать! Ты только что разрешил вопрос, терзавший его всю жизнь. Его жена действительно по-настоящему любила его, поэтому он умер спокойным и счастливым. В этой схватке ты проиграл, мразь!
Торжествующе выплюнув в лицо врага эту фразу, я готовлюсь к смерти. Но Трейноксис, на скулах которого перекатываются желваки, отчего-то медлит. Он лишь коротко и страшно бьет меня ногой в живот. Я задыхаюсь от боли, на несколько мгновений она ослепляет меня. Когда же зрение вновь возвращается, тело Луатлава бесследно исчезает, а враг вновь принимает облик Лаурика и резко хлопает в ладоши. Полог шатра тут же откидывается, и внутрь входят двое.
Алые рубахи, штаны и сапоги. Алые плащи тонкого шелка. Панцири, защитные щитки на руках и ногах и шлемы с высокими гребнями из выкрашенного в алый цвет конского волоса покрыты блестящей алой эмалью. Руки в алых перчатках покоятся на рукоятях длинных мечей. Точно такие же мечи вытатуированы у обоих на щеках.
Алой краской.
– Ты звал нас, Мудрый? – спрашивает старший из них.
– Да, магистр. Видишь этого человека? Проследи, чтобы он не покидал шатра. Пусть один из твоих воинов постоянно находится внутри вместе с ним, а второй охраняет вход. Если будет шуметь, попытается напасть на вас или сбежать, можете связать его и заткнуть рот, только не калечьте. В шатер никого не впускать, кроме правителя. Его ты должен помнить.
– Будет исполнено, Мудрый. Еще какие-нибудь приказания?
– Не здесь, Делонг. Давай пройдемся немного, обсудим предстоящее сражение. Скоро мне нужно будет покинуть вас. Надеюсь, я могу на тебя рассчитывать?
– Не беспокойся, Лаурик! Я помню свой долг и не подведу. Клянусь Четырьмя!
Голова. Правитель
После разгрома основных сил Эората на нашей стороне оказался некоторый перевес сил. Впрочем, особенно я не обольщался. Предстоящее сражение в любом случае грозило стать самым кровопролитным за всю историю Предела. Даже в битве у Кнок Ан Ар, одной из трех величайших битв Предела, принимали участие далеко не все. Многие мелкие кланы предпочли остаться в стороне и присягнуть победителю. Сейчас же, когда в предрассветном тумане две рати выстраивались по обе стороны Маг Лар, Срединной Долины, у меня невольно перехватило дыхание от их размеров. Трижды по тридцать сотен бойцов. Всё, что мог выставить Предел.
В самый последний момент мы с Фрэнком ухитрились изменить утвержденное и многократно обсужденное на советах построение войска. Конечно, ни он, ни я не питали особенных иллюзий насчет того, что это приведет Трейноксиса в замешательство. Но, с другой стороны, если Фрэнк прав и наш враг играл на обе стороны, Ард-Ри и его военачальники будут неприятно удивлены. Итак, как и планировалось раньше, мы разбили сорок восемь сотен наших бойцов на три части, но поделили их совершенно по-другому. В центре стояли тридцать сотен под командованием Диана Мак-Аррайда. Поступить по-другому мы просто не могли: хотя после смерти Илбрека формальным главой всей армии Трейноксис оставил меня, северяне составляли большую часть наших сил и не пошли бы в бой ни за кем другим, кроме сына Лоннансклеха. Я ничего не имел против парня, успевшего к тому же снискать славу весьма грозного бойца, хотя понимал, что он не только никогда не командовал армиями, но и вообще не участвовал в крупных сражениях. Да, при ином раскладе я не доверил бы ему даже сотни, но сегодня от Орленка никто не требовал особых полководческих талантов. Задачей центра было встретить основной удар неприятеля и сдерживать его до тех пор, пока в дело не вступим мы. «Мы» – это мое правое крыло и левое крыло Фрэнка. В обоих – по девять сотен отчаянных рубак, ветеранов, переживших не одно сражение. По нашему плану, когда рати Ард-Ри окончательно завязли бы в центре, крылья стиснули их с обеих сторон и замкнулись в кольцо. Впрочем, Фрэнк хмуро заметил, что не слышал еще ни об одном сражении, проходившем так, как это было запланировано. И хотя в целом я был с ним согласен, я и представить себе не мог, насколько ожидаемое разойдется с действительностью.
