Впрочем, приказу магистра подчинились не все. Воинский наставник Найджелл с небольшим отрядом забаррикадировались в Цитадели и отбивали все атаки правительственных войск. Осада продолжалась почти месяц, после чего разъяренный отчаянным сопротивлением бунтовщиков и колоссальными людскими потерями Эйст приказал, невзирая на то, что Цитадель находилась в черте города, пустить в ход тяжелые осадные машины. Все братья до одного погибли, Цитадель была разрушена до основания.
Той же зимой сын Невора был коронован под именем Эйста Первого, и в течение следующего года подчинил все независимые государства Северного Предела, став основателем Империи Лайдор.
В то время, когда лайдорские армии, сметая всё на своем пути, продвигались на запад, в бывшем Западном Пределе в пограничной стычке случайной стрелой был убит Трен Броэнах Мак-Нейл – главный военачальник и правая рука Ард-Ри Мак-Сильвеста. Воспользовавшись сложившимся положением, Диан Мак-Аррайд, после смерти отца ставший вождем кланов севера, отрекся от данной клятвы верности и тайно присягнул Эйсту Лайдорскому. Еще через год, воспользовавшись северными землями в качестве плацдарма, лайдорская армия, подкрепленная дружинами Диана, разбила Ард-Ри в битве у стен Ардкерра. Бранн Мак-Сильвест пал, Западные земли были оккупированы, Диан получил титул барона и право управления новой провинцией Империи.
Тем временем весь юго-восток также полыхал огнем, раздираемый войнами и междоусобицами. Всего через три года после Падения Границ бывший Южный Предел также превратился в империю. Впрочем, в отличие от северного соседа, просуществовала она совсем не долго. При попытке вторгнуться на земли, прежде входившие в состав Восточного Предела, воинственные южане были наголову разбиты в трех крупных сражениях и сами окончательно не утратили независимость лишь ценой выплаты чудовищных контрибуций и унизительного мирного договора. В результате к Востоку отошла почти половина самых плодородных южных земель, а еще через год бывшая Южная Империя развалилась на дюжину обособленных феодальных княжеств, находящихся друг с другом в состоянии постоянной войны и вербующих наемников во всех странах мира.
Восток же, напротив, усилился настолько, что сам стал поглядывать на соседей с весьма конкретными намерениями. Впрочем, после массового мора в результате чудовищной эпидемии, вспыхнувшей на тринадцатый год после Падения Границ и бушевавшей на восточных землях почти шестнадцать месяцев, положение государства оказалось столь плачевным, что лишь совершенно отказавшись от армии и бросив все силы на восстановление пришедшего в упадок хозяйства, ему удалось избежать участи соседей…
Шестеро сидят друг напротив друга. Начинает старик:
– Все мы – волей или не волей – последние носители Силы в мире. И Сила эта велика. В нашей власти поворачивать вспять ход истории, стирать с лица земли города, низвергать и возносить королей. Если захотим, мы даже можем стать для мира новыми богами. Но захотим ли мы этого?
– Нет, – качает головой женщина. – Четыре даровали людям право самим распоряжаться своей судьбой. Не нам лишать их этого права. Если мы осмелимся перешагнуть грань и попытаемся вмешаться, то утратим ту часть себя, которая остается человеческой. Мы уподобимся Трейноксису. Хотим ли мы этого?
– Нет, – сверкает глазами юноша. – Но хотя Пятый Предел велик, никто не знает, сколь долгий срок отпущен нам Четырьмя. Мудрые жили долго даже по сравнению с обычными людьми и умирали лишь потому, что им на смену должны были прийти другие. Вы знаете не хуже меня, что смены для нас не будет. И поэтому я спрашиваю: хотим ли мы добровольно замуровать себя здесь навсегда?
– Нет, – задумчиво произносит мужчина. – Но, выходя в мир, мы должны быть совершенно безразличны к тому, что происходит в нем. Иначе как удержаться оттого, чтобы вмешаться? Покарать? Вознаградить? Способны ли мы на это?
– Нет, – звонко отвечает девушка. – Пусть Четыре ушли навсегда, пусть мы – уже не Мудрые, но Сила, часть от Той Силы, осталась с нами, а двум -дарована в миг падения Границ – неспроста. Не вмешиваться напрямую в дела людей должны мы, но помогать и направлять там и тогда, когда это нужно, оставляя за ними последний выбор. Способны ли мы перечеркнуть всё, что было, отказать жителям мира в том шансе, который дали им Всеблагие?
– Нет, – медленно заканчивает второй мужчина. – Нет, нет и нет. Быть может, когда-нибудь потом, мы оглянемся назад и поймем, что все наши дела и мысли – прах на ветру. Быть может, имена наши станут в людских устах проклятием. Быть может, мир станет лучше и чище без Силы. Быть может… Но можем ли мы быть уверены в этом, даже не попытавшись?
Последний вопрос повисает в воздухе. Вопрос, ответ на который знают все. Круг замкнулся.
– Что ж, – торжественно произносит старик, и эхо от его голоса звенит, рассыпаясь под сводами гигантского зала. – К добру ли, к худу ли, но мы приняли решение.
В зале воцаряется тишина. Шестеро сидят за круглым столом – осколки мира старого в плоти мира нового. А потом женщина негромко запевает. Ее голос, высокий и чистый, звенящим каскадом рассыпается вокруг, невесомым облачком поднимается к тонущему в полумраке потолку зала. Не встречая преград, он проходит сквозь дерево и камень, стекло и металл. Поднимается всё выше и выше. И с каждым мгновением прекрасный замок, обитель блаженных, сердце Первого Предела, словно истончается, тает, утрачивая сначала краски, потом объем и, наконец, форму. Еще миг – и лишь пелена тумана дрожит над грядой высоких холмов, да неизвестно почему разливается в прозрачном утреннем воздухе аромат яблок…
– Что это, дедушка?
– Где?
– Мне показалось… я слышал… голос… или песню…
– Это ветер, Том. Просто ветер.
Старик лгал и знал, что лжет. Ему тоже отчетливо послышался негромкий мелодичный напев.
«Ши Вор, – еле слышно прошептал он. – Жители Холмов…»
– Что ты сказал?
– Ветер, мой мальчик. Идем.
Восьмилетний Том кивнул, поправил на плече вязанку хвороста и решительно зашагал вперед. Сделав несколько шагов, он остановился и медленно оглянулся на величественный холм. И, поймав взгляд внука, старик вдруг понял: отныне этот непоседливый, вихрастый мальчишка, который еще очень не скоро получит прозвище Томас-Рифмач, будет приходить сюда снова и снова. Снова и снова…
Монета, вставшая на ребро.
Что толку гадать: где зло? Где добро?
Где красное золото? Где серебро?
Чьи пальцы ее закрутили хитро?
Взвывает метельная круговерть,
Атакой волны сокрушается твердь,
Гремит под ударом доспешная медь.
Как ныне ляжет монета? Ответь!
