Одри взяла его, не сказав ни слова, вытерла глаза, высморкалась. Наконец, почувствовав себя немного спокойнее, она опустила платок.
– Что вы здесь делаете?
– Пришел выразить соболезнование, – мягко сказал он.
Охваченная горем Одри на мгновение подумала, что он ответил буквально, только бы позлить ее, но была слишком измучена, чтобы задерживаться на этой мысли. Она сложила платок и убрала в карман юбки.
– Спасибо. Я выстираю его и верну.
– Оставьте себе, – отмахнулся он, глядя в дальний конец сада. – У меня их много.
Воздух стал еще холоднее, но Одри не чувствовала себя готовой вернуться в дом. Горло у нее болело от рыданий, глаза резало, щеки горели. Она выглядела ужасно, она знала это. Волосы спутались, но в темноте это не имело значения. И кому есть дело до того, как она выглядит? Одри не сомневалась, что Майкла Брауна это ничуть не заботит.
– Полагаю, вы хотели спросить, откуда я знаю Полину, – сказал он.
Ощущение нереальности происходящего охватило Одри: они спокойно разговаривают в темноте.
– Да, – ответила она.
– Она была моей экономкой, – он смотрел прямо перед собой, поэтому его лицо Одри видела в профиль. – После смерти моей жены она присматривала за моим домом и моими детьми. Она провела с нами десять лет. Они оба.
Одри была настолько расстроена, что не сразу осознала смысл сказанного. Когда же это случилось, она опешила. Полина работала на Майкла Брауна? Это к нему она относилась с таким уважением?
– Он был очень добр к нам, – не раз говорила она Одри, – очень щедр. Он хорошо мне платил и настоял на том, чтобы мы ужинали вместе с ними перед тем, как уйти домой. По горло был занят своим бизнесом, но всегда находил доброе слово для Кевина.
Добрый? Щедрый? Приветливый? Человек, который был мрачным и откровенно грубым в тот раз, когда Одри впервые встретилась с ним? Разумеется, с тех пор он немного изменился, стал мягче, но все же.
– А вы? – Майкл повернулся к ней. – Как вы с ними познакомились?
– Я живу по соседству, – объяснила она, рассеянно махнув рукой в сторону своего дома, все еще под впечатлением от его слов. Одри пыталась сложить части головоломки вместе. – Значит, Вэл ваша дочь.
Майкл с некоторым удивлением посмотрел на нее.
– Да. Вы знакомы?
– Шапочно. Я видела ее, когда она приходила навестить Полину. И сегодня вечером мы поговорили с ней. Она в гостиной.
– Да, – он кивнул, и Одри вспомнила, что Вэл ясно дала ей понять, что отец и дочь не в лучших отношениях.
Его сын умер, вспомнила Одри. Сначала жена, потом сын, и где-то по пути он потерял контакт с единственным своим ребенком. Если кто и заслужил право быть неприветливым и мрачным, так это Майкл Браун.
– Мой внук начал ходить в детский сад, – сказал он, – и все благодаря вам.
– Это хорошо.
Его внук. Да, она же видела, как он покупал одежки для малыша. Наверняка сын Вэл. Что ж, она хотя бы разрешает деду с ним общаться.
По телу Одри пробежала короткая дрожь, и он мгновенно отреагировал:
– Вам пора вернуться в дом.
Но Одри пока не находила в себе сил для этого. Она все еще чувствовала себя так, словно могла расплакаться в любую секунду.
– Я еще немного здесь постою, а вы возвращайтесь. Если хотите.
К огромному удивлению Одри, Майкл снял пиджак и предложил ей.
– Возьмите, набросьте на плечи.
– Нет, право, я…
– Надевайте, вам будет тепло. Я не чувствую холода.
Одри взяла пиджак, слишком уставшая, чтобы спорить, и накинула пиджак на плечи. Его тепло – и тепло Майкла – проникло в нее. От пиджака пахло арахисом.
– Спасибо, – поблагодарила она. Они постояли несколько минут молча, слушая приглушенный шум разговоров, доносившийся из дома. Когда молчание затянулось, Одри украдкой взглянула на Майкла. Он стоял, сунув руки в карманы брюк, взгляд снова блуждал по саду. Он выглядел… уязвимым, спокойно стоя рядом с ней. Может быть, он вспоминает своего сына или свою жену?
Она подумала о том раздражении, которое этот человек у нее вызывал, и о том, как она боялась каждого похода в его магазин.
– Спасибо. Думаю, теперь я пойду в дом.
Она оставила Майкла стоять в саду, прошла через кухню, на ходу пожав плечо Полины и сказав ей, что вернется утром. Одри вернулась к своему дому, тихонько вошла и подхватила на руки Долли.
Она остановилась в темной гостиной и посмотрела через окно. Но угол обзора был неудачным, и большая часть патио Полины оказалась скрытой от нее. Одри отвернулась.
– Идем спать, – шепнула она Долли, и щенок лизнул ее в лицо.
Суббота
Ей следовало бы подождать. Дес вот-вот уйдет на работу. Надо было дать себе время до вечера. Но она ждала с четверга, пытаясь найти подходящий момент, чтобы задать вопрос, который нужно было задать. Ждать она больше не могла.
Она должна сделать это сейчас. Ей надо было со всем разобраться этим утром, потому что вопросы, проносившиеся у нее в голове, стали невыносимыми.
Фиона выскользнула из кровати, когда муж был в душе, и спустилась вниз в халате. Налила воду в чайник, отправила куски хлеба в тостер, накрыла стол на одного и села ждать. Услышав его шаги на лестнице, она напряглась.
Вошедший в кухню Дес с удивлением посмотрел на нее.
– Зачем ты встала? Я думал, что ты поспишь подольше.
– Я должна кое о чем спросить тебя, – начала Фиона, почувствовав, что ей почему-то не хватает воздуха. Ее лицо похолодело, руки под столом вцепились одна в другую.
Он взял хлеб из пакета, подошел к тостеру и увидел те куски, которые положила туда Фиона.
– Это для меня?
– Да.
Она посмотрела, как он опустил рычаг вниз. У нее пересохло во рту, в голове зазвенело, и она сказала:
– Почему ты сказал мне, что был на пробежке с Джером?
– Что? – Он соскребал что-то со своей рубашки.
– Ты слышал, – в голосе Фионы было нечто, заставившее его обернуться.
– А что не так с пробежкой?
Его лицо было ласковым, она ничего не могла прочесть по нему.
– Ты не был с Джером, – сказала Фиона. Ее руки заболели, так сильно она их сжала. – Так?
Он снова поскреб сорочку спереди.
– Конечно же, я был с Джером, я же говорил тебе. С чего вдруг этот допрос третьей степени?
– Кое-кто видел тебя, – у нее все сжалось внутри, – когда ты входил в тренажерный зал.
Дес рассмеялся:
– В тренажерный зал? Я? Ты шутишь. Кто бы тебе об этом ни сказал, этот человек тебя обманул, детка, – он огляделся. – Ты чай сделала?
