У Петра не было хороших учителей, практически все его образование закончилось уроками дьяка Зотова, который научил его только тому, что знал сам, – то есть читать, писать, считать и дал некоторое представление о русской истории. Последним вопросом любознательный Петр заинтересовался, но гораздо больше рассказов о подвигах предков его занимали красивые картинки с изображенными там войсками, пушками, кораблями. И скоро уже юный Петр организовал в Преображенском потешные полки, в которые набрал своих ровесников и взрослых холопов. Так, играя в солдатики, он осваивал на практике правила ведения войны. Живые солдатики были куда интереснее оловянных. Зачастил Петр и в Немецкую слободу, где завел много друзей среди иностранцев. В основном это были наемные офицеры, народ веселый и бывалый, они рассказывали Петру о своих странах, о разных чудесах, которые видели, а Петр слушал и мечтал увидеть все, о чем ему говорили. Там же, в Слободе, он нашел себе и учителя, который бы учил его тому, что интересно, – голландца Тиммермана. Интересными для Петра были арифметика, геометрия, фортификация, артиллерия. Потом, разбирая старые вещи дяди, он наткнулся на какое-то старое судно, нашелся и мастер, который его починил. Теперь Петр не расставался со своим английским ботом, гоняя его по Яузе и даже перевезя за собой на пруд в Измайловское. Софья в этих занятиях не видела ничего угрожающего.
Петра даже женили на Евдокии Лопухиной, но жена его интересовала куда меньше бота, Слободы и потешных полков.
Тем временем большой сторонник Софьи, Шакловитый, видя угрозу своему благополучию, если власть регентши падет, решил извести царицу и стал подговаривать стрельцов. Стрельцы, которые и в первый-то раз защищали царевичей от возможной угрозы, бросились предупреждать Петра об опасности. Петр действовал быстро и решительно: вместе с семьей он выехал к Троице, туда же пришел стрелецкий полк Сухарева, извести никого не удалось. Софья послала к Троице патриарха, надеясь, что он уговорит Петра помириться, но патриарх там и остался. Софья решилась ехать к Петру сама, но на половине пути ее остановили, развернули, а тем временем в Москве взяли под стражу всех заговорщиков. Софья была отправлена в монастырь, а Петр стал управлять государством. Ему было семнадцать лет. Официально его соправителем считался Иван. Но ни Петр, ни Иван в первые пять лет этого правления без Софьи не принимали большого участия в государственных делах. Петра манили его полки и английский бот, он проводил время в веселых компаниях в Слободе, затем отпросился у матери и съездил в Архангельск, где увидел настоящее море. А после смерти матери он с войском ходил на Азов, поход был неудачным и о многом заставил задуматься. Второй поход закончился победой – для этой победы Петр выстроил в Воронеже настоящий флот. Той же зимой умер сводный брат Иван Алексеевич, оставив троих дочерей, а Петр получил всю полноту власти.
Зарубежное путешествие Петра
Планы у молодого царя были огромные: он хотел сетью каналов соединить главные судоходные реки, чтобы по ним могли ходить военные корабли. Царь с думой постановили, «чтоб землевладельцы духовные с 8000 крестьянских дворов, а светские с 10 ООО выстроили по кораблю, оснащенному и вооруженному, а торговые и посадские люди – 12 судов бомбардирских, вследствие чего помещики и вотчинники должны были явиться в Москву для соглашения, кому с кем складываться для корабельной постройки». Дело неслыханное: Петр желал иметь огромный флот, имея только два порта: Архангельск на севере, где море покрывается льдом, и Азов на юге, где рядом враждебные государства. Сам же он собрался повидать западные страны и готовил Великое посольство. Это посольство должно было посетить все важнейшие дворы в Европе, оно ехало с большой свитой, среди прочих «волонтеров» был и некий Петр Михайлов, то есть сам царь, решивший увидеть западные столицы инкогнито. Правда, эта надежда быстро развеялась: Петра невозможно было спрятать или как-то изменить – его огромный рост, размашистые движения, особенности мимики и речи делали «инкогнито» невыполнимым. Даже когда он попросту сбежал от своего посольства и тайком приехал в Амстердам, поселившись в каморке какого-то кузнеца, выдав себя за простого русского плотника, и там его быстро узнали.
«В свободное от работы время, – пишет Соловьев, – русский плотник ходил по фабрикам и заводам, все ему нужно было видеть, обо всем узнать, как делается: однажды на бумажной фабрике не утерпел, взял у работника форму, зачерпнул из чана массы – и вышел отличный лист; любимая забава его была катанье на ялике, который купил на другой же день по приезде в Сардам. Своим поведением и видом, не идущими к простому плотнику (хотя своею красною фризовою курткою и белыми холстинными штанами он нисколько не отличался от обыкновенных работников), Петр сейчас же выдал себя: заговорили, что это не простой плотник, и вдруг разносится слух, что это сам царь московский. Старый плотник зашел в цирюльню и прочел там письмо, полученное от сына из России; в письме рассказывались чудеса: в Голландию идет большое русское посольство и при нем сам царь, который, верно, будет в Сар даме; плотник написал и приметы царя – и тут, как нарочно, отворяется дверь и входят в цирюльню русские плотники, у одного точь-в-точь те приметы: и головою трясет, и рукою размахивает, и бородавка на щеке. Цирюльник, разумеется, не замедлил разгласить об удивительном явлении. Скоро слух подтвердился: Петр раздразнил уличных мальчишек, которые попотчевали его песком и камнями, и бургомистр издал объявление, чтоб никто не смел оскорблять знатных иностранцев, которые хотят быть неизвестными. Напрасно после того царь старался сохранить свое инкогнито, отказался от почетных приглашений, от удобного помещения, говоря: „Мы не знатные господа, а простые люди, нам довольно и нашей каморки“.
Жил в каморке, а купил буер за 450 гульденов! Толпа преследовала Петра, что приводило его в ярость, сдерживать которую он не выучился в Преображенском с потешными конюхами. Однажды, проталкиваясь сквозь неотвязную толпу, он был особенно раздражен глупою фигурою какого-то Марцена и дал ему пощечину.
„Марцен пожалован в рыцари!“ – закричала толпа, и прозвание „рыцарь“ осталось за Марценом навсегда».
Но везде, где он оказывался, узнанный или неузнанный, Петр живо интересовался всем, что наблюдал.
«Витзен должен был водить его всюду, – усмехается Соловьев, – все показывать – китовый флот, госпитали, воспитательные дома, фабрики, мастерские; особенно понравилось ему в анатомическом кабинете профессора Рюйша; он познакомился с профессором, слушал его лекции, ходил с ним в госпиталь. В кабинете Рюйша он так увлекся, что поцеловал отлично приготовленный труп ребенка, который улыбался как живой. В Лейдене в анатомическом театре знаменитого Боергава, заметив отвращение своих русских спутников к трупам, заставил их зубами разрывать мускулы трупа. Разумеется, Петр должен был наблюдать большую экономию во времени: так, во время поездки в Лейден на яхте часа два занимался с натуралистом Леувенгоком, который показывал ему свои лучшие аппараты и микроскоп. Ненасытимая жадность все видеть и знать приводила в отчаяние голландских провожатых: никакие отговорки не помогали; только и слышалось: „Это я должен видеть!“, и надобно было вести, несмотря ни на какие затруднения. И ночью он не давал им покоя; вдруг экипаж получит сильный толчок: „Стой! что это такое?“ – надобно зажигать фонари и показывать. Гениальный царь был полным представителем народа, который так долго голодал без научной пищи и теперь вдруг дорвался до нее. Корабельный плотник занимался и гравированием. В Амстердаме оставшаяся после него гравюра изображает предмет, соответствующий положению Петра, его тогдашней главной думе: она представляет торжество христианской религии над мусульманскою в виде ангела, который с крестом и пальмою в руках попирает полулуние и турецкие бунчуки».
