Аденауэр пытался замолчать инцидент. Но по стране прокатилась волна протестов. Канцлер заявил в бундестаге, что Аугштайн и его журнал ради популярности и прибыли систематически выступают против государства, пренебрегают его интересами. Депутаты ХДС/ХСС аплодировали, социал-демократы взорвались возмущенными криками. Пять членов правительства от Свободной демократической партии объявили, что уйдут в отставку, если канцлер не примет надлежащих мер. Несколько десятков университетских профессоров направили письмо в бундесрат с протестом против действий министра обороны.
Возникла угроза развала правительственной коалиции. Аденауэр стал просчитывать варианты и подумал было о большой коалиции с социал-демократами. Она представлялась вполне реальной. Но мелькнула мысль, что в таком случае могут обойтись и без него. Пошел на другое: отправил в отставку Штрауса, хотя очень симпатизировал молодому и энергичному баварцу. Штраус тоже не скрывал приверженности канцлеру. Открыто говорил, что Эрхард не годится для политической борьбы и решительного использования инструментов власти, что он не умеет, как Аденауэр, сплачивать вокруг себя бойцов и завоевывать на свою сторону колеблющихся. Но расстаться со Штраусом пришлось, ибо речь шла о судьбе самого Аденауэра.
После ухода Штрауса, уехавшего в Баварию и вскоре возглавившего ХСС, министры от СвДП сняли вопрос об их отставке. Однако спокойствие для канцлера воцарилось ненадолго. Активизировался Эрхард. Он не скрывал намерения занять канцлерский пост. Его поддерживал президент бундестага Герстенмайер. Министр иностранных дел Шрёдер, сменивший послушного Брентано, высказывал несогласие с Аденауэром по ряду внешнеполитических позиций. Новые молодые деятели в ХДС все чаще критически оценивали действия старого лидера.
У Аденауэра не было уже сил на активную политическую борьбу. Он стал реже выступать в бундестаге, давать интервью, появляться перед журналистами. ХДС потерпел поражение на земельных выборах в Западном Берлине, Гессене и Рейнланд-Пфальце. Влияние Аденауэра и его столь недавно непререкаемый авторитет падали. Канцлер не оценивал в полной мере происходивших изменений. Ближайшее окружение пыталось сохранить вокруг него прежнюю атмосферу.
События продолжали развиваться не в пользу патриарха. В начале февраля 1963 года Эрхард дал интервью для печати и заявил о своей готовности стать канцлером, как только партия сочтет это нужным. На следующий день в бундестаге Аденауэр демонстративно повернулся к Эрхарду спиной. Сидя рядом на правительственных местах, они не замечали друг друга, не обмолвились ни словом.
— У него нет качеств политика, — раздраженно говорил Аденауэр Глобке — одному из немногих, кто готов был идти с ним до конца. — Он плохой европеец и не разбирается во внешнеполитических делах. Его внешность не подходит для канцлера — он слишком толст, чересчур много ест и курит.
Предстоял решающий бой. 22 апреля 1963 года состоялось заседание Правления ХДС. Аденауэр собрал старую гвардию — председателя фракции Кроне, верных канцлеру министров и потребовал исключить Эрхарда из числа кандидатов на пост канцлера. И тут он впервые потерпел поражение в собственной партии, остался в меньшинстве. Правление решило выдвинуть Эрхарда. Аденауэру пришлось согласиться и принять сроки отставки — октябрь 1963 года. У него хватило сил достойно принять решение и пообещать поддержку новому правительству.
В газете «Ди Вельт» появился рассказ очевидца событий 22 апреля: «Конрад Аденауэр устал. Его фигура, обычно прямая, выглядит несколько согнувшейся, как бы несущей невидимую тяжесть. Его глаза смотрят мимо людей, мимо окружающей его толпы, как будто ее нет вовсе, как будто вокруг него вообще ничего нет. Он идет спокойно, но как-то приторможено. Его никто не сопровождает, кроме одного работника службы безопасности. Тех, кто его не так давно возвеличивал, с ним больше нет. Стрекочут теле- и кинокамеры, мелькают микрофоны, светят юпитеры, но внимание теперь обращено не к нему. Камеры нацелены на наследника престола. Король умер, да здравствует король!»
Вернувшись в свой кабинет, Аденауэр сказал секретарю:
— Меня уже никто не слышит.
Он сел в кресло за письменным столом и надолго задумался.
В мае Аденауэр отправился в Каденаббию. Вскоре его посетили министр иностранных дел Шрёдер, статс-секретарь Карстенс, лидер фракции ХДС/ХСС в бундестаге Кроне и Глобке. Канцлер пространно анализировал внешнеполитическую ситуацию. Особо подчеркивал значимость франко-германского союза и необходимость не допустить сближения Франции с Россией:
— Достаточно беглого взгляда в историю, чтобы убедиться: такое сближение всегда оборачивалось против Германии.
— Обстановка изменилась, — возразил Шрёдер. — В Европе появились новые факторы. Присутствие Америки меняет положение. Значимость нашего союза с Францией уже не имеет решающего значения.
Аденауэр удивленно посмотрел на Шрёдера. Встал и вышел из комнаты. Его министр уже начал рассуждать, как Эрхард. И изменить что-либо невозможно. С час он гулял по саду и пришел к гостям лишь к обеду.
В жаркие июньские дни 1963 года в Бонн прилетел Кеннеди с официальным визитом. Аденауэр устроил ему пышный прием. Вместе отправились в Берлин. Канцлер был сумрачен и молчалив. У Берлинской стены Кеннеди не сдержал эмоций:
— Соединенные Штаты будут всегда вместе с немцами, избравшими свободу. Можете не сомневаться, господин канцлер. Стена, у которой мы стоим, лучший аргумент против коммунизма.
Аденауэр с чувством пожал руку Кеннеди. Его отношение к американскому президенту менялось к лучшему. Он убедился в его твердости во время «карибского кризиса». Здесь, в Берлине, он окончательно понял, что не следует опасаться сговора американцев с русскими за счет немцев.
В заключительной беседе в Бонне Кеннеди дал высокую оценку франко-германскому примирению и тепло отозвался о генерале и канцлере. Беседа шла непринужденно и затянулась. Вошел адъютант Кеннеди и напомнил, что необходимо принять горячую ванну против болей в позвоночнике.
Президент вышел. Аденауэр сказал присутствовавшему Глобке:
— В Вашингтоне мы гуляли с ним по парку Белого дома. Выбежал двухлетний сынишка. Я взял его на руки и высоко поднял. Кеннеди заметил, что не может сделать этого из-за раны, полученной на войне.
— Жаль. Недуг во многом мешает президенту, — заметил Глобке.
— Боль заставляет от многого отказываться. Но она вырабатывает самодисциплину, тренирует волю, что формирует человека. Кеннеди умеет слушать и учиться, много работает и много знает. Он — достойный государственный деятель.
Наступила осень. Аденауэр отправился с прощальным визитом к де Голлю. Старики вели вялую беседу. Давно уже обо всем переговорено. Де Голль высказал опасение, что Эрхард не станет так последовательно укреплять франко-германский союз, как это делал Аденауэр. Канцлер промолчал. После обеда сделали паузу, чтобы соснуть на часок. А потом и попрощались.
В тот же день Аденауэр возвращался в Бонн. В самолете неподвижно сидел старый, уставший человек с застывшим лицом. Он еще не привык к мысли, что власть уходит навсегда. То, что он создал, вряд ли будет поколеблено. Но править будут другие, а он, создатель, останется в стороне. Смогут ли те, другие, вести Федеративную Республику тем же курсом и с тем же успехом? Не пошатнутся ли ее позиции без него?
