— Мэри все тащит и тащит сигареты из портсигара, а их количество не уменьшается. Они стоят рядами, будто маленькие тела. Незнакомец смеется, и глаза его на мгновение вспыхивают огнем.
— Будто у него в голове пылает огонь, святой отец, — говорит матушка.
Старая Мэри зловеще смеется. Мужчина, сидящий на диване, не имеет ничего общего с человеком, который час назад постучал в дверь Кэролайн и степенно представился. Старая Мэри изображает голос дьявола:
— «А не желаете ли, сударыни, выкурить сейчас со мной по сигаретке?» — говорит незнакомец шелковым голосом, будто священник. Извините, отец, я не хотела вас обидеть.
— Ничего, ничего, продолжайте. — Рассказ захватил Бойля.
Кэролайн вручает Старой Мэри зажигалку, чтобы Джедди и Энджи могли разыграть следующую сцену. Когда все готово, Старая Мэри продолжает:
— В глазах у мужчины прыгают красные звездочки. Он протягивает руку с зажигалкой Лиззи. Она берет сигарету в рот и прикуривает. Пламя зажигалки освещает всех троих. При свете видно, что мужчина чертовски красив.
— Такого красивого мужика вы никогда не видели, отец. Красивее, чем парашютист на рекламе «Излишества», — уточняет Джедди.
За спиной Джедди и Бойля Донна катится на коляске к двери. Старая Мэри повествует дальше:
— А кожа у него на лице так и отсвечивает. Прикурив, Лиззи затягивается. Мэри вертит свою сигарету в руках. Лиззи выпускает струйку голубоватого дыма, которая пробивается сквозь желтый туман.
Энджи выпускает в потолок струйку дыма. Все вытягивают шеи и в полном молчании смотрят на дым. Где-то в глубине сознания шевелится мысль, что сейчас неплохо бы ножичком да по вытянутой шее. Тут Донна выключает свет. Бойль так и подпрыгивает от неожиданности, и Девочки смеются над ним. Когда смех стихает, Старая Мэри продолжает:
— Пламя гаснет, и их снова окутывает тьма. Незнакомец поворачивается к Мэри и опять щелкает зажигалкой.
Донна включает свет.
— При свете видно, что он усмехается.
Бойль беспокойно озирается. На лицах у всех Девочек широкие ухмылки.
— И тут Мэри замечает, что у него зловонное дыхание.
— Прямо-таки смрадное, отец, — развивает мысль Джедди.
— Как помойка, — содрогается Линда.
Старая Мэри говорит:
— Она нагибает голову, чтобы прикурить. Пламя у незнакомца в руках так и полыхает. Все прилично, все вежливо. Глаза Мэри скользят вниз по черному шелку его фрака. Вы уж извините меня, отец, если я не так выражусь. Пах… Бедра… Колени… Острая, как бритва, складка на брюках… Брюки отглажены идеально до самого низа.
— Ей нравились мужики, отец, — мурлычет Джедди.
Энджи срывается с места и выбегает на кухню, бормоча: «Иисус, Мария и Иосиф» — и еще какие-то слова из той же оперы. Бойль вертит головой, пытаясь понять, где рассказ, а где реальность. Кэролайн это по душе. На какое-то мгновение она забывает про Бобби, забывает о своих бедах, забывает о голове в морозилке. Присутствие сестер оказывает свое лекарственное действие — боль улетучивается.
Старая Мэри рассказывает дальше:
— Лиззи смотрит на незнакомца, и… либо она сама начинает съеживаться, либо незнакомец растет на глазах.
Джедди жмется Бойлю к ногам и вся скукоживается.
— Отблески пламени дрожат у него на лице. Делается страшно. Даже дух захватывает, до чего страшно, — не остается больше никаких чувств, только чистый страх. И тут снизу доносится звук. Что-то цокает по брусчатке — и Лиззи переводит взгляд вниз.
— И приходит в ужас, — говорит матушка с угрюмой усмешкой.
— И начинает вопить, как привидение-плакальщица, — говорит Энджи. — Как привидение-плакальщица вопит.
— Ведь из-под брюк у незнакомца торчат два раздвоенных копыта, — веско произносит Старая Мэри.
Бойль шевелит губами, повторяя про себя: «Два раздвоенных копыта». Или раздвоённых? Впрочем, неважно.
— Два раздвоенных копыта? — переспрашивает он.
Старая Мэри кивает и ведет свой рассказ к концу:
— Незнакомец разражается безумным смехом. Лиззи хочет убежать, но ноги у нее словно приклеились к мостовой. И тут она замечает, что на лбу у незнакомца появляются две шишки.
— Две ши… шишки? — сглатывает Бойль.
В подтверждение сказанного Линда строит самой себе рожки.
— Тетушки примчались домой, нагрели побольше воды и принялись скрестись дочиста.
— Они вымыли себе рты с мылом, — говорит матушка.
— Они побрызгали друг на дружку святой водой, — сообщает Энджи.
— И комнату окропили, — добавляет Старая Мэри.
— И повесили связки чеснока у дверей и окон, — вставляет Линда.
— От его дыхания их одежда провоняла насквозь, — говорит Старая Мэри.
— Она воняла серой — вот чем пахнет дыхание дьявола, — поясняет Линда.
— И они сожгли ее всю, до последнего клочка. А когда одежда горела, то в пламени проявлялись лики демонов и души истязаемых грешников, — произносит Старая Мэри.
Девочки пускаются в пляс, изображая демонов и истязаемые души.
Наступает очередь матушки:
— Они все были в холодном поту, отец. Отблески пламени плясали у них на коже зеркальными отражениями.
— Было жарко, но они дрожали, — дополняет картину Донна. Глаза у нее опять вытаращены.
— Они сидели голые, обнявшись, и тряслись, — произносит Старая Мэри.
— Что… что с ними потом случилось? — интересуется Бойль.
Но Старая Мэри не может сказать ничего определенного на этот счет. Уехали в Лондон? Да, матушка тоже слышала что-то такое. Так люди говорили. Они кончили свои дни в Лондоне, соглашаются Девочки.
— В непотребном доме, отец, — уточняет Старая Мэри.
— Господи помилуй, — отвечает на это Бойль.
Все наблюдают за его реакцией. В голове у священника крутятся колесики. Все его неверие отступает под натиском примитивного страха и предрассудков.
— Какой страшный рассказ, — шепчет Бойль.
— Мороз по коже, а, отец? — торжествует Донна.
— Прямо на ступенях церкви, говорите? — бормочет священник.
Девочки в унисон кивают.
— И собирали окурки, да? — просит подтверждения Бойль.
— Ну да. А вы, разумеется, думали, что дьявольское искушение — это выпивка, а уж никак не окурки? — саркастически осведомляется Старая Мэри.
— Ну конечно. Никто и не подумает, что дьявол способен на такое, — говорит Донна.
Бойль собирается с силами и пытается выбросить услышанное из головы. Если присмотреться, можно увидеть, как отдельные слова и образы вытекают у него из ушей, когда он трясет головой.