Полчаса спустя, Холидей сидел за рулем автомобиля в переулке Гуд-Лак-Эстейт. Рядом с ним лежал бинокль Т.К. Кука, отмычки и бутылка воды. На полу — большая емкость, в которую при необходимости он мог помочиться. В багажнике «линкольна» — фомка, аккумуляторный фонарь «Стримлайт Стингер» в стальном корпусе, который можно было использовать в качестве оружия, телескопическая полицейская дубинка с фрикционным затвором, комплект вороненых наручников, скотч, стофутовая рулетка, цифровой фотоаппарат, которым он не умел пользоваться, и другие полицейские приспособления.
Холидей поставил машину так, чтобы видеть одноэтажный, обшитый белым сайдингом дом Реджинальда Уилсона. «Бьюик» Уилсона был припаркован на подъездной дорожке.
У Холидея не было никакого конкретного плана. Он мог подождать, пока Уилсон совершит какую-либо ошибку и таким образом выдаст себя. Он мог проникнуть в дом, когда тот будет на работе, и попытаться найти улики. Может даже подбросить что-нибудь, что даст основание взять образец ДНК и позволит связать Уилсона с убийствами детей. Кук был уверен в его виновности, и этого Холидею было достаточно.
Он готов был просидеть здесь весь день и, если понадобится, весь следующий. Холидей позвонил Джерому Белтону, своему единственному работнику, и сказал ему, что некоторое время не появится на работе. Теперь он был свободен даже от этой обязанности. У него не было семьи, не было настоящих друзей, дома его не ждала любящая женщина. У него осталось только одно — это дело. Он здорово напортачил в своей жизни, но, может, хотя бы это дело сделает правильно. У него еще есть время.
Диего Реймон и Шака Уильямс шли по Третьей улице в южном направлении. У них не было настроения, и они ограничились одной игрой. После сидели, прислонившись к проволочной сетке забора, и просто разговаривали, вспоминая своего друга. Говорили о том, с какой тайной пришлось жить Асе, и какой он избрал выход. Диего, обещавший отцу никому не рассказывать о пистолете, сдержал слово и ничего не сказал Шаке. Потом они какое-то время сидели молча, глядя на тренирующихся «Испанцев», на людей, спокойно прогуливающихся по парку. Говорить было не о чем.
— Пожалуй, пойду домой, — сказал Диего.
— Почему? У тебя же нет домашнего задания.
— На следующей неделе я начну ходить в старую школу.
— Так это на следующей неделе, — сказал Шака. — Сейчас-то ты свободен.
— Я книгу начал читать, хочешь верь, хочешь нет, — сказал Диего. — Называется «Стойкость». Мне ее отец дал. Очень даже ничего.
— Брось, Диего. Сам знаешь, что придешь домой, уляжешься на диван и будешь смотреть «Краснокожих». Сегодня они играют в Далласе.
— Точно.
Парни миновали несколько небольших магазинов и возле парикмахерской ударили по рукам.
— Пока, чувак, — сказал Шака.
— До скорого.
Шака свернул на запад и направился к дому своей матери, левой рукой он вел мяч, правая была отведена за спину, так ему советовал тренер. Диего медленно поднимался по Риттенхаус, к желтому, в колониальном стиле зданию, которое было его единственным домом.
Мама сейчас готовит ужин или дремлет на диване в гостиной — «дает передышку своим глазам», как она это называет. Алана у себя в комнате читает книжку с картинками или воспитывает кукол. Может быть, и отец уже вернулся домой. Тогда он сейчас сидит в кресле, смотрит игру «Ковбоев» и, грохоча кулаком по подлокотнику, ругает игроков. Волосы у него, наверное, растрепались, а черные усы смешно топорщатся.
Диего остановился на половине подъема. Машина отца стояла на улице, мамина «вольво» — на подъездной дорожке. Малиновый велосипед Аланы, украшенный лентами, стоял на крыльце.
Все было так, как и должно. Диего подошел к дому и взялся за теплую от полуденного солнца ручку двери.
1985
40
Детектив сержант Т.К. Кук последний раз взглянул на мертвую девочку, лежавшую на траве в общественном саду рядом с И-стрит, на краю парка Форт-Дюпон. В застывших глазах отражались голубые и красные огни мигалок патрульных машин. Кук вновь осмотрел косички девочки, украшенные разноцветными бусинками, и увидел, что одна из них короче. У детектива не оставалось никаких сомнений — погибшая определенно была одной из них.
— Я найду его, дорогая, — сказал Кук очень тихо, так, чтобы его не услышали.
Кук с трудом поднялся на ноги. Все чаще самые простые движения давались ему с трудом. Он был уже в солидном возрасте и после всех этих лет службы, когда ему частенько приходилось сгибаться над телами жертв, колени начали подводить. Он вытряхнул из пачки «Вайсрой» сигарету и закурил. Вредная привычка, но, когда дым попадал в легкие, он чувствовал себя лучше. Кук кивнул патологоанатому и отошел, чтобы не стряхивать пепел в непосредственной близости от тела.
Отойдя подальше, заметил, что суперинтендант и капитан Беллоуз уже уехали. Он почувствовал облегчение: значит, ему не придется общаться с «белыми воротничками». Он называл их «Вермишелевыми шляпами» из-за нелепых витых шнурков, украшавших тульи фуражек. На этих людей у сержанта не было времени.
Кук подошел к ленте, ограждающей место преступления, где, сдерживая зевак, репортеров и телеоператоров, стояли двое белых полицейских. Один был высокий, светловолосый и худой, второй — среднего роста и телосложения, со светло-оливковой кожей и черными волосами. Чуть ранее Кук довольно сурово обошелся с этими парнями, но оснований извиняться не было. Он отчитал их не без причины, и теперь патрульные добросовестно выполняли свои обязанности.
— Не позволяйте этим людям приближаться, — сказал Кук, обращаясь к светловолосому офицеру. — Особенно репортерам, понятно?
— Да, сэр, — ответил Дэн Холидей.
— Не называй меня сэром, сынок. Я сержант.
— Будет сделано, сержант Кук.
— Я тут не в игрушки играю. Вы пропустили девушку, ей стало плохо, и ее вырвало менее чем в десяти футах от погибшей.
— Больше не повторится, — сказал Джуз Реймон.
— Вы хорошо выполняете свою работу, — сказал Кук, — со временем вы станете настоящими полицейскими, хотя сейчас, наверное, думаете, что уже стали ими.
— Вы правы, сержант, — сказал Холидей.
Кук повернулся и внимательно посмотрел на зевак, стоявших за желтой лентой, — несколько местных ребятишек, двое на велосипедах, и взрослые, чьи дома примыкали к общественному саду. Пожилая дама, с обвисшими до самого живота грудями, в домашнем платье. Молодой человек двадцати с небольшим лет, одетый в форму охранника. Голубые брюки были подпоясаны офицерским ремнем, а на рукавах рубашки ярко выделялись красные нашивки какой-то компании. Одну руку охранник держал в кармане. Кук еще раз обвел взглядом людей, глубоко затянулся и, бросив окурок на влажную землю, раздавил его ботинком.
— Продолжайте, — Кук вернулся к телу Евы Дрейк, сдвинув набекрень свой новенький «стетсон».
