рыбы, их яркий алый цвет казался неуместно ярким в этой мрачной реальности. Буженина, тщательно упакованная, с прослойками сала, выглядела аппетитно, но её роскошный вид только подчёркивал всю абсурдность момента.
Вдоль одного края ящика был сложен твёрдый сыр, головки которого сияли жёлтыми боками, словно предназначенные для богатого застолья. А ещё дальше — окорок, завернутый в фольгу, слишком сочный и праздничный для нашего положения. И даже хлеб здесь оказался — не обычный чёрствый или простой, а какой-то элитный, с кусочками зёрен, как будто испечённый для утончённых гурманов.
Сука…. Это будет самый роскошный прощальный ужин в тайге!
Впрочем, все лучше, чем ничего. Тем более я заметила, что в ящике был не большой кусок сала.
Пора было уходить, но я все никак не могла сделать шаг назад. А если все-таки…. Если посмотреть еще. Всего одну минуту, осмотреть ящики до конца. Может пилоты везли личную посылку бурильщикам, или у них с собой хоть сухпайки были….
Руки работали быстрее головы, разбирая завалы. Я прислушивалась к ветру и приглядывалась в темноту салона, искренне надеясь на чудо. Ну блин, мы выжили, неужели сейчас просто загнёмся без еды. Я-то ладно, маленькая, хотя никогда не страдала отсутствием аппетита, но трое взрослых мужиков, двое из которых серьезно ранены.
Бряц. Мне на голову свалилось что-то твердое и тяжелое. Я повертела вещь в руках и едва не заорала — на меня свалилась банка тушенки. Самой простой, дешёвой тушенки.
Быстро посмотрела откуда упало сие богатство и обнаружила сумку, маленькую, но набитую едой: доширак, тушенка, пара банок со шпротами, сгущенка!!!
На глаза навернулись слезы счастья — наши шансы остаться в живых резко поднялись.
Не теряя больше ни секунды, я перекинула сумку через плечо, вытащила ящик с деликатесами наружу и спрыгнула следом. Ветер ударил в лицо, обжигая холодом. Я оглянулась на свою вереницу огней — огоньки факелов догорали, один за другим гасли, оставляя только слабые искры в темноте.
Интуиция меня не обманула — ветер усиливался, начиная заметать тропинку. Я почти бежала по ней, настолько быстро, насколько это было возможно. Глаза выхватывали гаснущие огоньки, намечая путь обратно. Их оставалось совсем не много — две или три штуки. Если не успею, придется полагаться на заметаемую тропинку и удачу. Погас еще один, самый дальний. Это было плохо, очень плохо.
Двигалась быстро, придерживая свои находки. По прикидкам прошла уже половину пути, когда погас уже мой факел.
Очень плохо. Прям совсем плохо — теперь я видела только одну точки и бежала к ней. А она моргала мне их последних сил.
«Спокойно, Зорька, — услышала голос отца в памяти, — тайга не любит суеты. Успокойся и делай, что должна». Он прозвучал в памяти настолько отчетливо, что я внезапно успокоилась, даже перевела дыхание. Выхватила глазами красный уголек и больше не сводила с него глаз, фиксируя направление. Он погас когда оставалось шагов десять. Я выдохнула и по инерции дошла до него.
Снова выдохнула, успокаиваясь и унимая панику. Тропинка еще угадывалась, хоть и едва заметно — ветер сделал свое дело. Не останавливаться. До опушки метров 30 не больше, значит через десяток шагов я увижу их свет.
И точно… вот они впереди, красные отблески. Я шла уже спокойнее, чувствуя нарастающую вьюгу. Но меня она почти не пугала. С каждым шагом свет становился сильнее и ярче. Я поняла, что кто-то идет мне на встречу.
— Ты совсем спятил? — вырвалось у меня, когда я подбежала к шатающемуся Саше, в руках которого горел новый, яркий факел. Именно его свет я увидела на тропинке. — Идиот ты клинический!
Саша едва держался на ногах, его лицо было белым, почти безжизненным, но в глазах полыхала тревога, перемешанная с упрямством.
— Тебя не было слишком долго… — прошептал он хриплым голосом, и рухнул на тропу, словно больше не мог бороться с собственным телом.
— Саша! — Я бросилась к нему, удерживая его голову. Ветер усиливался, снежинки хлестали по лицу, но сейчас это не имело значения.
29
К утру всё стало значительно хуже. Ветер завывал со страшной силой, снежные завихрения плотной стеной окутывали лес. Нодья прогорела, спасались запасом валежника, и едва видимый рассвет принес только слабое, мертвенно-бледное освещение, не давая тепла. Миша всю ночь пролежал без сознания, его лицо оставалось напряжённым, но почти безжизненным. Саше было немногим лучше — его дыхание стало тяжёлым, лоб покрылся испариной. К утру у него резко поднялась температура.
Проснувшись, я осторожно проверила рану на его плече — она горела, как в лихорадке, воспаление охватило всё вокруг. Долго не раздумывая, я быстро вколола ему инъекцию антибиотиков, молясь про себя, чтобы это хотя бы немного помогло. Саша простонал, но был слишком слаб, чтобы что-то сказать. Только смотрел на меня лихорадочно горящими глазами.
Паша выглядел не лучше: бледный, измученный, он сильно кашлял, постоянно пытаясь подавить очередной приступ. Но, когда я начала собираться в лес за дровами, он стойко поднялся на ноги и потянулся за мной, не сказав ни слова. Нам всё равно нужны были дрова, а одной мне не справиться.
Шли друг за другом, оставляя на деревьях зарубки, чтобы найти дорогу назад. Снег хлестал по лицам, ветер гудел в ветвях, но мы упрямо продвигались вперёд. К счастью, долго ходить не пришлось — сосен в округе было достаточно. Мы начали рубить и валить деревья с запасом, не зная, сколько ещё нам придётся продержаться в этом аду.
Ходили несколько раз, выискивая максимально толстые стволы, чтобы их хватило надолго. Помимо стволов я набрала и сосновых веток, заварила из них чай для Паши.
— Пей, станет лучше, — сказала я твёрдо, не давая ему шансов на отказ.
Он с трудом взял кружку, его лицо оставалось бледным, и мучительный кашель не прекращался. Но я знала, что горячий сосновый чай немного облегчит его состояние.
Для Саши я достала из аптечки пакетик терафлю и развела его в воде, надеясь хоть немного сбить высокую температуру. Его состояние вызывало у меня тревогу, но больше всего беспокоил Миша. У него не было открытых ран, однако
