откуда-то нож и неуклюже, очевидно, сопротивляясь приказу, ткнула им меня в живот.
Я почувствовал холод и толчок, но больно не было. Она разжала руку, и нож остался торчать у меня в животе.
— Лексина! Ради хаоса, меня, Ван-Елдэра, Алых, всего, во что ты веришь, превращайся в лису!
Лексина вытащила очередной нож. На этот раз он воткнулся мне в бедро. Наверное, это означает, что моё убеждение действует?
— Эй! Лексина! Если убьёшь меня ты, я не знаю, что будет с Ван-Елдэром! Пусть меня убьёт кто-нибудь другой! Перекидывайся в лису!
Лексина крикнула и ударила меня по щеке когтистой рукой. Правый глаз сразу перестал видеть, но больно всё ещё не было.
Я зарычал и попробовал съездить по лицу Лексине растопыренными пальцами. Она пригнулась, и вцепилась зубами мне в бок; я упал.
Надо мной стояла рычащая лиса, без малейших следов каменной крошки на лице. То есть, морде. Она оскалилась, а затем развернулась и длинными прыжками побежала прочь. Я смотрел ей вслед, глядя, как она скрывается в проулке.
Золто — белый, как мел, подбежал ко мне, схватился за нож в бедре и вытащил его из меня. Мне сразу же стало ОЧЕНЬ больно.
— Не трогай меня! Хххх! Не вытаскивай ножи!
— Тише, тише, — пробормотал ведьмачий сын, схватился за нож в животе и дёрнул за него — причем мне показалось, что он дёрнул его как-то ужасно, с подвывертом. Кровь хлынула потоком. Он выругался и начал зажимать руками рану.
— Золто, ты идиот, идиот, не трогай меня, — я взвыл.
— Тише, тише, Ройт!
Золто поднял глаза и отшатнулся. Затем вскочил и понёсся прочь.
Я с усилием повернул голову и увидел Линена, стоящего надо мной и надевающего резиновые перчатки.
— Убьёшь? — спросил я его, и почувствовал, что рот наполняется кровью. Шевелиться я не мог.
— Ты и не был никогда по-настоящему жив. Теперь ты послужил Невозможному плану, поэтому ты будешь прославлен, а когда план будет исполнен, ты будешь возрождён.
Линен подобрал один из ножей Лексины, приставил его к моей груди, и я ощутил — словно время для меня замедлилось — как холодное лезвие прорезает мою кожу, с трудом проходит между рёбрами и входит в моё сердце.
Что-то внутри хрустнуло, потекло, и тут всё вокруг начало стремительно темнеть, а звуки — крики людей, пальба, скрип и перестук, доносящийся с воды, стали всё более и более удаляться от меня. Я проваливался в тёмную, узкую яму тяжёлого небытия.
Мне вдруг стало ужасно обидно, что я умираю. Как жаль! Как жаль!
И наступило ничто.
Эпилог
моё тело — тёмный кусок ноздреватой плоти, красно-чёрной, сворачивается в темноту, мысли распадаются, осыпаются, как сухой песок. Я тянусь, как каучуковый лист, изгибаюсь, корчусь в изучающих меня пальцах смерти — красно-зелёных, твёрдых лучах, что ощупывают меня снаружи и изнутри, ищут отверстие, через которое я буду вывернут, рану, в которую проникнет смерть, чтобы вырвать меня из кожи.
Ран две: сине-белая рана от ножа Линена, который разорвал моё сердце, разрастающаяся внутрь ледяными кристаллами, и вторая — красно-жёлтая, нанесённая Лексиной, из которой серым потоком изливается в ничто моя жизнь.
Острые лучи собираются вокруг раны, оставленной Линеном, и я чувствую, как они лезут внутрь, загибаются, порастают коготками, вцепляются в края и потоком устремляются внутрь. Странное отвращение охватывает меня — я не хочу умирать от руки этого ублюдка. Пусть моя жизнь уйдёт через рану, нанесённую кем-то другим! Я устремился к дыре в животе, стремясь умереть через неё, скорее выдавить через неё свою жизнь.
Тело расширяется, плавится, искажается, и в смертном сне я вижу его, как огромный дом, высокую башню с бесчисленным количеством лестниц. Я — маленькое живое пламя, бегущее вверх, по извилистым переходам, убегая от приливной волны ледяных змей, и в беге я умножаюсь — вот меня десятки, сотни живых огоньков, бегущих вперёд и вверх, прочь от острых пальцев, от разрушенного сердца, выскакивая через купол красно-жёлтой раны в голодную пустоту ничто.
Я вылетели прочь, разбегаясь во все стороны, радуясь, что и в смерти проявил свою волю, и поодиночке затухая, стали спокойно ждать исчезновения последнего себя, как усталый рабочий после смены ожидает монорельсовую платформу, которая отвезёт его в домой.
Мы научились чувствовать, кто затухнет следующим — и это невероятно весело: смерть оказалась больше всего похожа на ледяную щекотку. Кто бы знал, — думает один из я, — кто бы знал, что мы хохочем от щекотки, потому что мы умираем — и сама эта мысль веселит нас ещё пуще; один из я надувается оранжевым смехом, и, вместо того, чтобы чинно затухнуть, лопается — рассыпаясь в ничто оранжевыми искрами. Вид этого фейерверка помогает забыть о том, что когда-то мы были одним существом, и мы смеёмся, ловим искры, бегая в небытии.
Но вот над нами, неотделимо от небытия, растёт, ширится, возникает красное пятно, широкий красный медленный вихрь, как облако, подсвеченное подземными лучами, и мы заворожено смотрим вверх.
Кто же мы?
Мы — Ройт, говорим мы, и в тот же момент я обнаруживаю себя единым — и одновременно неполным. Эта неполнота внутри меня не нова: она была со мной всегда, но сейчас, когда я гляжу вверх, я мучительно переживаю эту неполноту. Это тоска, это стремление, безымянная, болезненная пустота, и красное облако отвечает мне на мою муку — смехом и гневом, лаской и уничтожением — нет, некоей новой, невозможной смесью из всех когда-либо испытанных мной чувств. Нет — неким чувством, которое знакомо мне, которое нужно мне — и я не знаю его имени, но тянусь к нему. Вот оно, — думаю я, — вот то, что я искал. И оно становится моим. Новое чувство во мне бьётся, жжёт мой огонь.
Как жаль! Как жаль! Снова чувствуется во мне предсмертное эхо сожаления. Но мне уже не жаль, что весёлая смерть забрала меня. Каменная крошка на одеревенелом лице Лексины — вот о чём я сожалею. Я вижу её лицо, и хочу стереть с неё эту крошку — и это новое чувство становится странной нежностью, с которой я утираю песок с её лица.
Теперь всё будет хорошо, — думаю я, теперь всё не напрасно.
Лихое умиротворение охватывает меня. Я всемогущ. Я могу изменить мир, переписать все его законы, вернуть мёртвых, повернуть ветра вспять — но настолько доволен своим всемогуществом, что не делаю ровным счётом ничего.
Я слышу отдалённый шум: это падают камни, ударяясь о моё тело. Я хочу
