чернозем. Он утверждал, что и профессора еще не разгадали тайну земли. Изо дня в день таскал он в свои владения полные мешки, задыхаясь под их тяжестью. И все же он находил еще время помогать Карлу там, внизу, у его дома, вскапывать огород Бабетты. При желании все можно успеть.
Весна мощно вступала в свои права. Солнце припекало уже основательно. По склону холма, из дому в Борн и из Борна домой раз по десять на день шариком катилась вверх и вниз Бабетта. Люди добрые, люди добрые! Скотина, свиньи, птица! А Себастьяну уже опять пора дать грудь. Нужно перебрать посевную картошку, посадить репу, испечь хлеб, — а в корыте лежит замоченное белье!
Лето было раннее и знойное, и для сна оставалось теперь не больше четырех-пяти часов. Солнце все выше, вот уже полдень. Под тенью первого попавшегося дерева хлебают они суп, который приносит им Альвина. Солнце заходит, они валятся в постель, мертвые от усталости. Солнце всходит, солнце заходит. И так день за днем. Пот струится по их телам. Налетают грозовые тучи, хлещет дождь, временами им приходится спасаться от ливня. Еще разбитые от вчерашней работы, они поднимаются, лишь только начинает брезжить утро.
Герман неутомим. Как и в прошлом году, он первый поднимается, последний ложится, а между тем у него уже язык не поворачивается от усталости, он ничего не чувствует, ни о чем не думает. Лишь очень редко вспоминается ему Христина. Порой в воздухе, в мерцающем свете ему чудится ее загадочная улыбка. Солнце всходит, солнце заходит.
Альвина с каждым днем становится все более проворной и ловкой. Вначале она стояла с разинутым ртом, глядя, как здесь работают. Бабетта следила за ней в оба. «Альвина, куда ты опять запропастилась?», «Иди сюда, Альвина!», «Ну, поворачивайся немножко живей, дочка!» Однажды Альвина даже получила основательную оплеуху за то, что после обеда задремала на стуле в кухне.
— Спать среди бела дня? Этого еще не хватало! — возмущенно кричала Бабетта. — Тебе двадцать лет или сто?
Но когда в работе случался малейший перерыв, самый малейший, язык Альвины тотчас же начинал молоть, а когда в поле с ними работал Антон, она хохотала без умолку, несмотря на то, что от зноя щеки у нее пылали как маков цвет.
Она уже совсем помирилась с Антоном и вовсе не делала секрета из того, что он ей нравится. Каждый мог видеть это, и ее мать в том числе. Бабетта это видела и была очень довольна: этот Антон — парень порядочный, душа нараспашку, в нем нет ничего фальшивого. И к тому же такой сильный мужчина! О, Бабетта прекрасно знала, какими господь бог создал женщин, она себя не обманывала, — а эта Альвина так и пышет здоровьем и избытком сил.
Столяр из Рауна писал длинные письма, он собирался вскоре навестить Альвину в Борне, но она не торопилась с ответом. Откровенно говоря, какое могло быть сравнение между Антоном и этим худосочным Георгом с его оттопыренными ушами? Никакого! Антон как две капли воды походил на высеченного из дуба апостола Луку, что стоит в раунской церкви, только у Антона глаза горят, как два фонаря в темноте. Нет, столяру до него далеко, где уж ему с ним тягаться!
11
Но что Альвине пришлось пережить в последние дни из-за этого Антона! Никогда бы она не поверила, что так бывает. Ах, мужчины! Поди разберись в них! Она всегда немножко побаивалась Антона, его свирепых глаз, его вспыльчивости, но ведь он умеет так добродушно смеяться, — она верила, что у него хороший характер. Ах, как она обманулась, жестоко обманулась! Это будет ей уроком на всю жизнь.
Однажды в воскресенье после обеда в дверь постучали, и матушка — она забежала к ним на минутку — крикнула: «Войдите!» В кухню застенчиво и робко вошла красивая светловолосая женщина, подталкивая перед собой маленького мальчика.
— Извините, пожалуйста! — произнесла женщина и поклонилась. У нее были светло-голубые глаза, одета она была по-городскому: несмотря на довольно теплую погоду, на ней было тоненькое светлое пальто, а на плечах— лиса. На мальчике — ему было года четыре, и он был круглый как пышка — красовался какой-то очень странный наряд.
Бабетта посмотрела на женщину, на мальчика, пугливо жавшегося к материнскому пальто, и воскликнула:
— Ай-ай, молодой человек пришел к нам в гости! Кого вы ищете, милая?
Молодая женщина смущенно теребила свои перчатки.
— Простите, пожалуйста, — робко сказала она. — Я ищу Антона.
— Плотника?
— Да, плотника. Это ведь Борн?
Да, правильно, это Борн. Но Антона как раз нет дома. Он взялся сделать в воскресенье небольшую починку у владельца лесопильни Борнгребера; она, наверное, проходила мимо, не подозревая, что он там.
— Ах! — Молодая женщина была разочарована.
Но Бабетта умела обходиться с людьми. Она придвинула молодой женщине стул. Антон должен с минуты на минуту вернуться. Она, должно быть, родственница Антона и пришла его проведать?
Молодая женщина покачала головой и потупилась. — Я его жена, — ответила она тихо.
Его жена? Зазвенела разбитая чашка: Альвину словно кто ударил, так что мокрая чашка выскользнула у нее из рук. Мать бросила на нее строгий взгляд, затем ее лицо выразило радостное изумление.
— Жена Антона? — воскликнула она. А она даже не знала, что он женат. Таковы мужчины: они работают, играют в карты, а о своих личных делах не говорят ни слова!
— Свари кофе, Альвина! — приказала она.
Жена Антона! Подумайте, как Антон обрадуется, так вдруг, нежданно-негаданно! Но, в таком случае, этот молодой человек, должно быть, сын Антона!
— Да, сын Антона.
— Сын Антона! — взвизгнула Бабетта, вне себя от радости.
— А как его зовут?
— Генрих.
— Иди же ко мне, Генрих!
Альвина, возившаяся у плиты, громко рассмеялась. Мать сердито обернулась в ее сторону. Ну и манеры у этой девушки — просто стыдно! Но Альвина не могла удержаться от злобного смеха. Даже четырехлетний сын есть у него, у этого несчастного лгуна!
Молодая женщина, оправившаяся понемногу от смущения, сказала, что, по ее мнению, Генрих очень похож на своего отца. Бабетта согласилась — конечно, вылитый отец! Но через минуту она уже утверждала обратное. Генрих был как две капли воды похож на мать — да, на мать. У Антона ведь узкая, длинная голова, а у Генриха — круглая, как шар; глаза у него голубые, а у Антона — серые. Но ведь в этом возрасте еще трудно судить о форме головы, возразила молодая женщина. Бабетта стала разливать кофе, а Альвине она
