так тщательно причесаны, — это ведь стоит денег. Плохо ли выглядела Христина? О нет, этого нельзя сказать, но прошлым летом она была такая загорелая, а теперь казалась немного бледной. Летом она выглядела еще такой — ну, как бы это выразиться — гордой и самоуверенной, а теперь у нее появились усталые складки вокруг рта, словно она упала духом. Да, совершенно ясно видно, она уже не та, что летом. К тому же она казалась довольно нервной и рассеянной и* курила одну сигарету за другой.
Шпан тяжело дышал, он опустил голову, все еще закрывая рукой глаза… Может быть, теперь она скоро вернется; может быть, в одно прекрасное утро она будет стоять у его постели, как ему недавно приснилось.
Шальке по привычке облизывала губы кончиком языка и говорила без умолку. Она сказала, что во всем этом нет ничего удивительного — в большом городе люди быстро изнашиваются. А господин доктор Александер, как видно, едва концы с концами сводит. С арендой театра ничего не вышло, потому что он не получил денег, на которые рассчитывал, и теперь работает в баре. Этот бар называется «Феникс» и усиленно посещается светскими господами и дамами. Она там не была, о нет, нет, разумеется, но своего брата она туда посылала. Там горят в ложах красные лампы, там выступают танцовщицы, на которых почти ничего не надето, они обмахиваются веерами из белых перьев, а певицы исполняют песенки, которые и слушать-то зазорно. Перед каждым номером выходит господин Александер и отпускает какую-нибудь шуточку или преподносит публике веселые куплеты. И Христина, разумеется, тоже просиживает ночи напролет в баре «Феникс», — не может же она так долго оставлять своего друга одного! Но много ли на этом заработаешь? Да, сразу видно, что живется им очень и очень не сладко.
Шпану хотелось задать фрау Шальке один вопрос, но, — как это ни странно, — каждый раз, когда он открывал рот, у него захватывало дыхание. Наконец он тихо произнес:
— А обо мне… обо мне она не спрашивала?
— О, разумеется, она спрашивала о господине Шпане! — с живостью ответила Шальке. — И я сказала ей, что вы, слава богу, чувствуете себя хорошо, и это, по-видимому, очень ее успокоило.
И Шальке продолжала сыпать словами. Она должна сообщить господину Шпану большую новость — большую-большую новость. Христина, должно быть, скоро сама напишет господину Шпану, чтобы сообщить ему о дне своей свадьбы с доктором Александером.
Шпан уставился на нее. Он побледнел еще больше, и сердце бешено колотилось у него в груди.
— О дне свадьбы?
— Да, это вы можете смело передать моему отцу, — сказала Христина, — может быть, это известие успокоит его.
И Шальке продолжала болтать. Ей кажется, что она знает, почему свадьбу нельзя больше откладывать. Она подождала немного, не спросит ли Шпан о чем-либо, но он молчал. Да, ей кажется, что она знает. Шпан продолжал молчать. Ну, в конце концов это не такая уж большая тайна: она думает, что Христина в положении.
Шпан неожиданно поднялся. Его немного шатало, но он уже снова вполне овладел собой. Он поблагодарил фрау Шальке за ее хлопоты и стал сразу чрезвычайно официальным. Запись расходов у нее, надо надеяться, при себе? Фрау Шальке порылась в кармане. Она записала проездной билет и по пять марок в день на содержание.
— Не много ли это?
— Нет, нет, нисколько!
Для Шпана наступили тяжелые дни и ночи. Вначале рассказ фрау Шальке звучал многообещающе, он почерпнул из него надежду вскоре увидеть Христину. Но когда Шальке начала рассказывать о свадьбе, он понял, что все потеряно, потеряно навсегда. Христина все больше и больше отдалялась от него, связывала себя все больше и больше с тем миром, куда он не может за ней последовать. Лишь теперь, с замужеством, он навсегда потеряет Христину.
Однажды утром, когда Шпан вышел к столу завтракать, стол не был накрыт. Он вспомнил, что Мета вчера ушла от него. Он сам приготовил себе завтрак. Он был один, совершенно один в своем доме и почувствовал себя счастливым, как вор, за которым никто не следит.
Чудесная жизнь! Со времен его молодости он никогда ни одного часа не бывал один. Несколько недель он хозяйничал сам: варил себе горсть рису, брал из лавки кусочек сыру, и этого было ему вполне достаточно. Он топил печь в столовой, а когда ему нужна была вода, выходил во двор, к колодцу. Земля вокруг колодца обледенела; однажды утром ок поскользнулся и упал. Он почувствовал, что расшиб голову. Очнувшись, он увидел, что лежит в постели, и какое-то видение бесшумно скользит по комнате. Видение подало ему кофе. Тут он окончательно пришел в себя и узнал фрау Шальке.
С того дня она вела его хозяйство, и это было прекрасным решением вопроса. Все было в образцовом порядке. Постель была хорошо постлана, домашние туфли стояли на своем месте, белье лежало наготове, и при этом он ее никогда не видел. Казалось, что его обслуживает невидимка.
10
Лужи по ночам еще замерзали, лай собак разносился в студеном воздухе далеко над долиной, а Герман уже принялся за работу. Он возил дымившийся на холоде навоз. Когда ночи стали теплее, а утренние туманы поглощали голоса и шум, он уже вышел с плугом в поле. Изо дня в день можно было наблюдать, сколько любви он вкладывает в свой труд; его пашня была мягкой, как бархат. А озимь! В этом году на нее было приятно посмотреть!
С первыми лучами солнца жизнь в Борне пробудилась и уже не утихала ни на минуту. Другие не успели еще глаза протереть после зимней спячки, а у них работа уже кипела вовсю. Карл приходил из своего домика возить кирпичи и песок. Рыжий, укутанный в платки, с рассвета принимался за работу на лесах строящегося дома; его огненная борода часто бывала покрыта инеем. Он сделал карнизы, починил разрушенные оконницы, расширил лестницу, — и вот дом вчерне готов, на него можно было залюбоваться. Это уже не развалины, почерневшие от копоти, готовые рухнуть, а новая постройка, приостановленная из-за того, что у владельца не хватило денег. Герман мысленно уже видел, как над домом вздымается высокая крыша, — дайте только срок! Теперь в Борне уже нельзя было обнаружить ни малейших следов пожара.
Рыжему тоже нельзя было терять ни одного часа. Его огород! Он по десять раз в день исчезал в лесу и возвращался с полным мешком за спиной. Он таскал прошлогодние листья и перегной, мох и
