сейчас нам не хватает не то чтобы мастеров педагогики, а просто учителей – с каждым годом все больше. Уже всерьез думаем мы об обучении с помощью машин (представьте их в роли воспитателей!). Уже сейчас нам необходимо вводить все более жесткие, однозначные правила в школьный процесс – иначе он не только не достигнет высот искусства, а просто затрещит по швам. Индивидуальная, филигранная педагогика пока остается, увы, роскошью.
В самом деле, для всех детей школа располагает одним и тем же ассортиментом воспитательных средств и наказаний, равно для рядового озорника, отличника и «трудного» – такого, как Саша. Единственное, что может сделать школа для «трудных», – это большую часть воспитательного процесса, большую часть внимания педагогического коллектива и общественных организаций уделить им, неизбежно обойдя при этом остальных детей. И в общем-то, обычно школы так и поступают, фокусируя свою воспитательную деятельность на «трудных». Уже очевидны издержки этого положения, потери, которые несут в результате остальные дети.
Можно было бы подумать, стоит ли с этим мириться, если бы потери восполнялись большими успехами в воспитании «трудных». К сожалению, надо признать, что усилия школы порою оказываются безрезультатными. И это не удивительно, потому что, испытав все средства воспитания «убеждением», школа располагает весьма убогим арсеналом для воспитания «принуждением». Действительно, школьные средства наказания, являясь вполне эффективными для обычных детей, на «трудных» не оказывают никакого или почти никакого влияния. О «действенности» самой сильной «воспитательной меры» свидетельствует письмо, которое прислал нам из колонии шестнадцатилетний Владимир Ефграфов: «Когда я пошел по преступной дороге, меня несколько раз разбирали на педсовете и даже исключали на две недели из школы за то, что в пьяном виде я пришел в школу и приглашал учительницу немецкого языка на танцы. Вот и погулял я две недели в свое удовольствие».
Зачастую возникает необходимость заставить «трудного» вести себя хорошо и учиться, но как? У школы нет возможности заставить лентяя и хулигана во имя его же блага вести себя правильно. Во имя интересов тысяч, во имя правильного и непрерывного процесса обучения – есть нужда быть посуровее в применении мер к «молодым да ранним», не желающим с этими интересами считаться. Не о казни ведь – только о принуждении, разумном и необходимом, идет речь. И тут возникает обидный и смешной парадокс: наше общество признает нормальным, правильным и справедливым, когда меры принуждения – а на юридическом языке это неизбежно сочетается с наказанием – применяются к недобросовестным взрослым, чей воспитательный процесс, в сущности, уже закончился. И в то же время по отношению к детям, у которых этот воспитательный процесс только начинается, серьезные меры принуждения (возможного в рамках наказания) вызывают несогласие, недоброжелательство и зачастую активное сопротивление со стороны довольно широкого круга людей. Мотив – «ведь это ребенок, его надо пожалеть, к нему надо быть поснисходительнее» и так далее. Характерно, что такое сопротивление носит обычно безответственный характер.
Взять того же Сашу Чеканова. На суде произошла любопытная история. С ходатайством об освобождении Саши от уголовной ответственности обратилась одна из городских больниц Москвы. В протоколе общего собрания сотрудников от 24 июня было отмечено, что преступление Саши обсуждалось коллективом больницы, что на собрании выступала мать Саши и он сам. Подросток заявил, что очень раскаивается в совершенном преступлении и обещает честно трудиться. В связи с этим коллектив ходатайствовал о передаче Саши ему на поруки («с тем, чтобы взять его под строгий и постоянный контроль») и выделил общественного защитника.
Но суд присмотрелся к датам. Оказалось, что Саша Чеканов, за которого 24 июня ручался коллектив больницы, устроился туда на работу санитаром 26 июня! Воистину, темпоральные чудеса. Но этого еще мало. Выяснилось, что на этом «собрании» ни Саша, ни его мать вообще не присутствовали и приписанные им «прочувствованные» слова просто выдуманы. Вот она, оборотная сторона «милосердного добродейства» – преступное равнодушие к судьбе ребенка. Лишь бы вытащить из суда – а там хоть трава не расти. Совершенно правильно суд направил в адрес главного врача больницы и секретаря парторганизации частное определение «о безответственном отношении к вопросу о взятии на поруки и перевоспитанию».
Однако адвокат Саши продолжил линию защиты мальчишки от грозящего ему уголовного наказания «любой ценой».
Конечно, защита – прямой профессиональный долг адвоката. Но выбор ее средств должен быть, дипломатично выражаясь, корректным. Защитник пренебрег богатым опытом своих коллег, советских адвокатов, которые широко пользуются судебным процессом, чтобы внести свою лепту в правильное воспитание подростка, показать, в какой отвратительный тупик он свалился, наметить пути спасения его человеческой личности, его, как раньше говорили, «души».
Нет, адвокат бросился спасать его «тело», полагая, что забота о «душе» в компетенцию защитника не входит. Он сказал:
– Товарищи судьи! Мой подзащитный, как вы видели, взял малоценные вещи по своему мальчишескому разумению. Он не взял более ценных вещей, и это свидетельствует о том, что в основе его действий были не корысть и не расчет…
Суд не оспаривал доводы защитника, но на мере наказания это не отразилось. И тогда в кассационной жалобе, доказывая, что суд не прав, адвокат пишет:
«Суд не учел чистосердечного раскаяния Чеканова и ходатайства больницы о поруках. Не лишайте его свободы!»
Присмотримся к доводам защиты. Во-первых, «чистосердечное раскаяние». Раскаиваться – по Далю – значит «убиваться совестью». Посмотрим, как Саша Чеканов «убивался совестью», да еще «чистосердечно».
Все характеристики, все свидетельства о его проступках он начисто, категорически отрицал на суде. Лишь то, что было доказано документально, неопровержимо, юридически, – он вынужден был признавать, и уныло бубнил в этих случаях: «Да, было, но я поступил необдуманно…» Помните: проникнув в чужую квартиру, «несмышленыш» разулся, чтобы его шаги не услышали соседи. Интересно, он это тоже сделал «необдуманно»? А позже, уловив настроение матери, стал сваливать основную вину на «опытного подстрекателя и главаря» Голованина…
Вот так он «чистосердечно раскаялся». Далее, адвокат негодует, что суд не учел ходатайства больницы о поруках. Это – зная, что ходатайство – «липа» чистейшей воды и что суд уже направил по нему свое частное определение. Это что – расчет на то, что кассационная инстанция проглядит в деле фальсифицированные материалы? Или защитник искренне считает, что коллективу дано право ходатайствовать о принятии на поруки человека, не работающего в этом коллективе и ему неизвестного, и что можно при этом стряпать фальшивые документы? Но перейдем к заключительному аккорду кассационной жалобы: «Не лишайте его свободы!»
Свободы чего? Свободы дальше бездельничать, хулиганить в школе и на улице, свободы воровать и издеваться над младшими ребятами? Свободы мешать нормально учиться и работать целому ребячьему
