уже не был в здравом уме, когда излагал на бумаге свою последнюю волю.
Эта новость была для меня точно ушат с ледяной водой.
Еще Аквилино сообщил, что в тот день, когда я покинула асьенду, полицейские препроводили Элизу в Гуаякиль. И теперь она сидела под арестом, ожидая, когда назначат дату суда.
Эта весть вызвала во мне весьма противоречивые чувства. С одной стороны, я была рада, что для моего мужа наконец восторжествовала справедливость. Но в то же время я не могла не думать о той девчушке, что писала трогательные послания моему отцу. О том, как сильно ей хотелось, чтобы он ее любил, как она стремилась стать лучше, при всякой возможности бегая в школу и самостоятельно учась счету и грамоте. Такой дух не заслуживал того, чтобы томиться в застенках прошлого. Насмешка же судьбы заключалась в том, что Элиза, в точности как я, все время пыталась удержать связь с отцом посредством писем.
Соледад на данный момент, вероятно, тоже уже узнала правду о том, что случилось с ее сыном. Мне было жаль эту женщину, однако Франко сам выбрал свой путь и сам принял для себя решение. И, как это ни печально, ей теперь придется жить с последствиями его выбора.
Прежде мне казалось, что, стоит мне выяснить правду – то есть найти убийцу Кристобаля, – и в моей душе воцарится мир и покой. Однако теперь мое сердце было разбито еще сильнее.
Держа в руке билет на пароход, на котором мне предстояло добраться до Панамы, чтобы устроить моему мужу подобающие похороны, я все думала о Кристобале и о том, с каким доверчивым простодушием он последовал за мной через океан, не зная, что это путешествие будет означать конец его жизни и его мечтаний. Да, он заслуживал справедливого возмездия. Как и заслуживал всего того, что я у него отняла. Впервые за все это время я честно призналась перед собой, что совершила великую ошибку, отправившись сюда. Я погубила жизнь не только Кристобалю, а и многим из тех, кто оказался со мной рядом. И уже ступая, подобрав юбку, на борт корабля, я не могла не задуматься о Мартине.
Если не считать Кристобаля, Мартин явился единственным мужчиной, с кем я когда-либо была физически близка. Я не могла так просто отмахнуться от того, что между нами произошло – и того, что я к нему чувствовала, – как от чего-то несущественного, как будто это было столь же будничное дело, как выпить стакан воды. Быть может, Мартин легко мог об этом забыть – но только не я. Я не просто опозорила имя своего мужа, вступив во внебрачную связь так скоро после его кончины, – но Мартин, вдобавок ко всему, оказался еще и любовником моей сестры. Я чувствовала себя униженной, раздавленной, меня снедала досада и злость. И тем не менее я никак не могла перестать думать о нем. От него уже несколько дней ничего не было слышно. И хотя теперь я даже не сомневалась, что все в городе знали, что я живу на асьенде у дель Рио, Мартин ни разу не пришел повидаться со мной.
«Я должна его забыть», – решительно сказала я себе.
И у меня будет для этого масса возможностей, поскольку я сильно сомневалась, что он останется работать на La Puri – тем более когда все мечты Мартина вернуть принадлежавшую его семье плантацию были разрушены одним моим появлением.
Глава 42
Май 1920 года
При виде гроба с телом Кристобаля я испытала целый шквал эмоций. Во мне как будто открыли до отказа кран: вся боль, все слезы, что я сдерживала в себе долгие недели, – все это разом хлынуло наружу. Я рыдала не только по своему мужу, но также оплакивала все то, что произошло после моего приезда в Эквадор.
И Мартина. И моего отца. И брата с сестрами.
Где только можно я наломала дров!
Обхватив руками гроб, я горячо и долго молилась о прощении и не в силах была вернуть себе самообладание, когда представитель панамских властей стал сухо объяснять мне, что тело Кристобаля прибило к берегу и его нашел рыбак с Ямайки. Тот, дескать, сообщил в местную полицию, где уже знали, что с борта «Анд» без вести пропали два человека.
– Но мы подозреваем, что он умер еще при падении, – скорбно добавил офицер, слегка пожав мне плечо.
* * *
Вернувшись в Гуаякиль, я узнала, что суд отклонил протест моих сестер и брата по поводу последней воли отца, поскольку и врач, его лечивший, и управляющий банка, и дон Аквилино – все подтвердили, что мой отец, составляя завещание, пребывал в полной ясности ума. Узнав об этом, Анхелика, Лоран и Каталина покинули имение и временно поселились у друзей в Винсесе.
– Но я вовсе не желала, чтобы они оттуда съезжали, – растерянно пробормотала я, разглядывая затейливую резьбу на бюро у Аквилино. Я, видимо наивно, полагала, что они примирятся с волей отца и что все мы вместе будем жить на асьенде единой семьей, в любви и гармонии.
Я стиснула в руке платок – с самых похорон у меня постоянно наворачивались слезы.
– Вы разве не удовлетворены моим сообщением? – невозмутимо молвил Аквилино. – Как основной собственник имения вы можете прямо сейчас, если вам угодно, вступить во владение La Puri.
Я кивнула. Никогда еще не думала, что хорошие вести способны нести в себе столько горечи!
– Скажите, а почему вы мне помогаете? – спросила я у Аквилино, промокнув платком уголки глаз. – Ведь моих сестер и брата вы знаете намного дольше.
– Потому что это правильно и это честно. Я много лет работал с вашим отцом, и он всегда делился со мной угрызениями совести от того, что бросил вашу матушку и вас. Дон Арманд говорил, что все свое состояние смог сколотить благодаря лишь вашей бабушке, которая и познакомила его с шоколадом. Не будь ее влияния, он ни за что бы не уехал из Европы. А потому он решил, что будет более чем справедливо, если вы получите преимущество в семейном наследстве. Он чувствовал себя в большом долгу перед вашей бабушкой и взял с меня обещание, что я сделаю все, чтобы вы получили свою долю состояния. Думаю, он подозревал, что его решение может вызвать некоторые сложности между его детьми.
– А как же Элиза? О ней он вам никак не упоминал?
– Он обмолвился о ней несколько раз. Но дон Арманд имел большие
