во сне? — поинтересовалась Александра. — Расскажешь?
— Не бери в голову, там долго и не очень-то и интересно… — я протирала глаза.
— Как знаешь! — обидчиво фыркнула ведьма. — Мы приехали, выходить то будешь? Или тебя до квартиры довезти?
— Не нужно, — улыбнулась я, открывая дверь, — спасибо, что подвезла.
— Не забудьте поставить нашей компании пять звезд! — усмехнулась Александра.
— Обязательно! — подхватила я, вылезая из автомобиля. — До встречи!
— Будь на связи, — попрощалась ведьма.
Развернувшись, она мигнула фарами и выехала на проспект, оставляя меня в полном одиночестве. Я достала из сумочки ключи от квартиры и вошла в подъезд. Поднимаясь по ступенькам, я обдумывала сон. Странный, жуткий и мерзкий кошмар оставил после себя ощутимый осадок. К чему этот сон? Быть может, нужно было рассказать его Александре? Впрочем, что сделано, то не исправить.
Зайдя в квартиру, я почувствовала запах женских духов. Один аромат был мне знаком, другие же я слышала впервые. Возле входной двери стояли туфли Гронского, а рядом с ними — четыре пары женской обуви. Подняв бровь, я прошла вглубь квартиры и поприветствовала лежащую в дверном проеме Гебу.
На бильярдном столе стояли бокалы с недопитым вином и пепельница, в которой тлели кленовые окурки.
— Внеплановая вечеринка? — задав вопрос, я поставила бокал на место.
Со второго этажа послышались женские смешки, и я пошла на звук, поднимаясь вверх по лестнице. Поднявшись, я подошла к комнате Гронского и сглотнула тяжелый ком, пытаясь отбросить от себя дурные мысли. Выдохнув, я схватилась за ручку и открыла дверь. На меня хлынул поток жаркого воздуха, вперемешку с ароматами духов и клубничной смазки. Застыв в дверном проеме, я смотрела на то, как Гронский ублажал одну из трех дам, от чего та надрывно постанывала и извивалась, хватая демона за плечи. Другие девушки, в одной из которых я узнала Кристину, резвились рядом с ними, целуя и поглаживая работающего руками любовника. Он, откинув волосы назад, плавно двигал телом и ответно целовал обнаженных барышень. Белое постельное белье было вымазано кровью и под кроватью, выкручиваясь, суетилась куча полосатых змей.
Я перевела взор влево и увидела безжизненное женское тело, что, облокотившись сидело у стены. С ее шеи, тонкой струйкой, бежал последний ручеек крови.
Заметив меня, Гронский расплылся в улыбке. Его рот был окровавлен, как пасть хищника после удачной охоты.
— Иди к нам, принцесса! — промурлыкал он, протягивая руку.
Земля ушла из-под моих ног. По спине ударили железным кнутом. На шею накинули веревку, и я не смогла сделать вдох. Захлопнув дверь дрожащими руками, я, спотыкаясь, ринулась вниз. Звуки и запахи исчезли. Я чувствовала лишь пустоту, которая с неумолимой скоростью проедала мою больную, истерзанную грудь. Окружение размылось, и я видела перед собой одни только блики, по которым и старалась идти вперед. Идти на ощупь, идти через боль, на автомате, прорываясь сквозь джунгли режущего все мое тело стекла.
Немая истерика исчезла. Вместо нее, с огромными порывами, явился плач. Душераздирающий и горький, который я была не в силах укротить. Мне хотелось исчезнуть. Мне хотелось стереть себе память и забыть все, что было связано с ним. Мне хотелось превратить боль в собственную кровь, дабы вскрыть себе вены и не чувствовать того, что так яростно расчленяло меня изнутри.
Я выскочила на дождливую улицу и побежала в сторону Невы, ловя на себе обеспокоенные взгляды прохожих. Меня не волновали люди. Меня не беспокоило чужое мнение. Я не могла закрыться защитным от глаз куполом. Не могла, потому что сила разбилась в страдание и прожигала щеки, превращаясь в поток соленых слез.
Сердце ныло и болело, не желая биться, как всегда. Дыхание было грязным и тяжелым, словно с каждым вдохом мои легкие принимали внутрь порцию мокрого песка. Я не ощущала рук и ног. Конечности жили своей жизнью, двигая меня куда-то вперед.
В один момент я стала призрачной тенью, в которой не осталось ничего живого. В один день я поняла, что сердце действительно может разбиться. Разрываясь, кровоточа, переставая качать жизнь по расколовшемуся на куски организму, оно бьется один и единственный раз, после чего его невозможно собрать по рваным, больше не способным склеится осколкам.
Ноги привели меня домой. В квартиру, где я не чувствовала себя защищенной.
Заходя в вонючий подъезд, я не переставала думать. Я не могла понять, что такого я сделала? За что мне эти хладные муки? Кому я должна? Почему он поступил со мной так, как обычно поступают с ненужными животными? Почему он наплевал на мои чувства и не задумался о том, как мне будет плохо? Он выкинул меня и вытер ноги. Оставил на шоссе, как брошенную, ненужную собаку. Он предал и разбил меня кулаком, как зеркало, в котором отражалась его бесчувственная и неверная рожа.
Квартира встретила меня тишиной. Сняв обувь, я молча направилась в комнату, попутно снимая взмокшее от дождя платье. Увидев в темноте очертания человеческого тела, сидящего у меня на кровати, я зажгла свет. На постели, широко распахнув глаза, сидел промокший Иоанн. Я застыла перед ним, не в силах прикрыть обнаженное тело. Увидев мое состояние, ангел поднялся и подошел ко мне.
— Что с тобой? — прошептал он, вытирая с моих щек черные подтеки. — Тш-ш-ш, не плачь…
Язык онемел, и я не хотела говорить. Меня не интересовало, как и зачем он тут оказался. Мне было все равно. Мне было плохо.
— Почему ты молчишь? — продолжал он.
Меня переполняла рвущая со всех сторон обида. Я узнала о предательстве Иоанна лишь со слов демона, которого сейчас мне хотелось забыть. Предавал ли он меня вообще? Хотел ли мне плохой судьбы? После пережитого, я начала в этом сомневаться. Что, если Гронский внушил мне его виновность? Как мне быть? Кому мне верить? Нет, никому! Они равны и одинаково омерзительны. Я не должна верить и прощать, терпеть и забывать. Никому и никогда! Во мне высушили последнюю каплю сострадания, и я больше не намерена искать хорошее в плохом.
— Не молчи же! — крикнул ангел. — Не молчи, Ксюша!
Если он предал мои чувства, то я испоганю то, к чему он так долго шел. Мне не трудно, ведь месть способна вылечить любую боль, пусть и на время. Я готова принять это лекарство, только бы не чувствовать той пустоты, которую все больше распускали осколки моего битового сердца.
Обхватив руками шею ангела, я впилась в его губы, толкая руками на кровать. Он попытался оттолкнуть меня, но я не собиралась отступать.
— Что ты делаешь?! — в губы промычал Иоанн.
— То, что хочу! — сказала
