class="p">Глава 15
Поэт
Художники постоянно славят – они ничего более не делают: они славят все условия и вещи с репутацией способности заставить человека почувствовать себя хорошим, или великим, или опьяненным, или веселым, или счастливым, или мудрым.
Ф. Ницше. Веселая наука
Даже в годы своей зрелости Ницше никогда не переставал писать стихи, и хотя его успехи в стихосложении не могут сравниться с достижениями в прозе, все же они представляют интерес как параллельное выражение двух граней его личности, которые я назвал сократической и гераклитовой. На одном полюсе находятся краткие, в духе эпиграмм, стихи, самыми известными из которых являются те, что предваряют «Веселую науку»; на другом – не имеющие определенной формы стихи в духе «Дифирамбов Диониса». Между этими двумя крайностями – строго ритмическая рифмованная форма, развитие стиля его юношеской поэзии, способного выразить и сократическое, и гераклитово начало.
Стихи-эпиграммы – это в основном интенсификация, при помощи метра и рифмы, афоризмов объемом в одно предложение, впервые появившихся в книге «Человеческое, слишком человеческое», и их развитие, например:
«Испытание хорошего брака. Брак можно считать хорошим, если он способен вытерпеть «исключение» (ЧС, 402).
«Враги истины. Убеждения – для истины враги более опасные, чем ложь» (4C, 483).
«Благородный лицемер. Никогда не говорить о себе – весьма благородная форма лицемерия» (4C, 505).
«Плохая память. Преимущество плохой памяти состоит в том, что одними и теми же хорошими вещами можно по нескольку раз наслаждаться впервые» (4C, 580).
«Скромность человека. Как мало нужно удовольствия, чтобы большинство людей сочло жизнь хорошей; как скромен человек!» (СТ, 15).
«Преамбула к веку машин. Печатная пресса, машина, железная дорога, телеграф – все это преамбула, тысячелетних выводов которой ни у кого так и не нашлось храбрости извлечь» (СТ, 278).
«Самый опасный член партии. Самым опасным членом партии является тот, чье поражение способно развалить всю партию: а потому это лучший член партии» (СТ, 290).
Целью афоризма является легкость его запоминания, которая достигается за счет сжатой выразительности, и самая успешная в этом отношении работа Ницше – «Сумерки идолов», где ему удается свести высказывание к абсолютному минимуму слов, например:
«Даже самый храбрый из нас редко отваживается на то, что он действительно знает» (СИ, I, 2).
«Из военной школы жизни. Что не убивает меня, то придает мне силы» (СИ, I, 8).
«Немецкий ум [Geist]»: уже восемнадцать лет contradictio in adjecto» (СИ, I, 23).
«Формула моего счастья: да, нет, прямая линия, цель» (СИ, I, 44).
Но легкости запоминания способствует также размер и рифма, именно этому обстоятельству мы обязаны появлению дюжины крошечных метрических афоризмов 1880-х, например:
Fur Tanzer
Glattes Eis
Ein Paradeis
Fu r den? Der gut zu tanzen weiss.
(Для танцоров. Гладкий лед – рай для того, кто умеет хорошо танцевать) (ВН, Vorspiel 13).
Aufwarts.
«Wie kommt ich am besten den Berg hinan?» —
Steig nur hinauf und denk nicht dran!
(Вверх.
– Как лучше подняться на гору ту мне?
– Ты просто ступай и о том не думай!)
(ВН, Vorspiel 13).
Der Nachste
Nah hab den Nachsten ich nicht gerne:
Fort mit ihm in die Ho h und Ferne!
Wie wu rd er sonst zu meinem Sterne?
(Мой ближний. Мне не очень приятен мой ближний. / Пусть прочь летит, в высь и даль! / Как иначе стал бы он моей звездой?) (ВН, Vorspiel 30).
Урбанизм, характерный для эпиграмм, также очевиден и в стихах более традиционного стиля, ранними примерами которого могут служить «Ohne Heimat» («Без Родины») и «Dem unbekannten Gott» («Неизвестному Богу»)[84]. Хороший пример 1880-х – стихотворение «Unter Freunden» («Среди друзей»), помещенное во втором издании книги «Человеческое, слишком человеческое»:
Sсhon ists, miteinander schweigen,
Schoner, miteinander lachen, —
Unter seidnem Himmels-Tuche
Hingelehnt zu Moos und Buche
Lieblich laut mit Freunden lachen
Und sich weisse ZКhne zeigen…
(Хорошо молчать друг с другом,
Лучше – вместе посмеяться,
Под шелковым неба кровом,
Развалясь во мху под буком,
Любо хохотать с друзьями,
Зубы белые являя.)
(Хорошо молчать друг с другом, Лучше – вместе посмеяться, Под шелковым неба кровом, Развалясь во мху под буком, Любо хохотать с друзьями, Зубы белые являя.)
Однако во время написания «Веселой науки» Ницше начал все больше и больше использовать этот вид стиха в качестве средства выражения своих природных эмоций: восторженные, экстатические ноты наиболее отчетливо слышатся в «Идиллиях Мессины» (написанных в 1882 г. и вошедших в приложение ко второму изданию «Веселой науки»), а также в других стихах того же периода, например в «Nach neuen Meeren» («Новым морям»):
Dorthin – will ich; und ich traue
Mir fortan und meinem Griff.
Offen liegt das Meer, ins Blaue
Treibt mein Genueser Schiff.
Alles glКnzt mir neu und neuer,
Mittag schlКft auf Raum und Zeit;
Nur dein Auge – ungeheuer
Blickt mich’s an, Unendlichkeit!
(Я в себя и выбор верю
И стремлюсь куда-то вдаль.
В синь летит, покинув берег,
Генуэзский мой корабль.
Все мне ново. Мир полдневный
Спит в пространстве временном;
Твой лишь взор неимоверный,
Бесконечность, предо мной!)
(ВН, Anhang 12)
Еще один пример – стихотворение «An den Mistral» («К мистралю»), ставшее классическим образцом динамичного ритма:
Mistral-Wind, du Wolken-JКger,
Trubsal-Morder, Himmels-Feger,
Brausender, wie lieb ich dich!
Sind wir zwei nicht eines Schosses
Erstingsgabe, eines Loses
Vorbestimmte ewiglich?
Hier auf glatten Felsenwegen
Lauf ich tanzend dir entgegen,
Tanzend wie du pfeifst und singst:
Der du ohne Schiff und Ruder
Als der Freiheit frei’ster Bruder
Uber wilde Meere springst…
(Вей, мистраль, до туч охотник,
Смерть хандры, небесный дворник,
Забияка, мне родной!
Мы не первенцы ли оба,
Не одной ли мы утробы,
Мы судьбы
