поток событий, а возможность серьезной научной фиксации и осмысливания этого потока, возможность историографии, а самый интересный, самый духовно богатый, наиболее насыщенный период киевской истории оказался и самым неизвестным. Предреволюционный период, непосредственно противостоящий истории режима, возникшего в результате смены власти, превратился в запретный для историка. В этом сыграли свою неблаговидную роль советские историки, да и что греха таить, и национальные кадры, получившие доступ в «спецхраны» после обретения Украиной независимости. Этот период им показался скучным. Великокняжеский Киев Владимира и Ярослава, древний город изучен досконально, не в пример лучше, чем столь, казалось бы, близкий, рядом стоящий Киев времен детства и юности Михаила Булгакова, поэта этого города, почти нашего современника.
Ежегодний парад 15 июля в память св. Владимира. Открытка 1910-х гг.
Всё прошедшее за весь промежуток существование Киева было далеко от народовластия, от истинной демократии. К ней мы еще не пришли, еще сильны феодальные предрассудки, нет у народа еще уверенности в своих силах. Была, правда, Оранжевая революция, когда народ, показав свою силу и твердость, впоследствии почил на лаврах, думая, что депутаты с феодальными замашками будут защищать права своих избирателей. Нет, депутатом нужно не благоденствие всей страны, а в их собственной семье. Произошла перестановка мест слагаемых – раньше была власть партии, а теперь партия власти.
Наш современник и мой друг – М. С. Петровский
Я тут привел немало высказываний Мирона Семеновича, поэтому нахожу нужным рассказать о нём, моем современнике литературоведе, пишущем о начале прошлого столетия.
Мирон Семенович – известный писатель, культуролог, литературовед и тонкий знаток творчества Булгакова. И прежде всего, киевлянин, хотя родился 8 мая 1932 года в Одессе. С детства увлекался литературой, был, как и я, запойным читателем. Настоящим открытием, воспоминание о котором осталось на всю жизнь, для Петровского стала книга К. Чуковского «Высокое искусство»: «Эта книга открыла мне, двенадцатилетнему закомплексованному подростку, возможность быть свободным, научила свободе. То есть, конечно, я не стал вмиг и навсегда свободным, но ощущение было такое, будто я вырвался из клетки самого себя, прорвался к самому себе, и обратно уже не вернусь, а буду только расширять прорыв, отгибая прутья. Так научившийся однажды держать равновесие на велосипеде или держаться на воде уже вовеки не разучится, даже если никогда и близко не подойдет к воде и велосипеду. Такое вот ноу-хау. Разумеется, тогдашние слова были другие, да и не помню я слов, но ощущение было то самое. Самое то».
В 1957 году М. Петровский окончил заочное отделение филологического факультета Киевского университета им. Т. Шевченко. Вскоре после окончания жилье Мирона Петровского на площади Льва Толстого в Киеве стало одним из средоточий молодежной неформальной субкультуры. Среди участников встреч были филологи Андрей Билецкий и Татьяна Чернышова, писатель Юрий Щербак, биолог Юрий Некрутенко, переводчик Юрий Педан, художник Вилен Барский и другие. Кое с кем я не раз впоследствии общался. В 1959–1960 годах у некоторых из них КГБ проводило обыски, их вызывали на допросы, предавали обструкции в прессе, часть подверглась гонениям (так называемое дело о «Литературной забегаловке»). Мирон был вынужден уехать из Киева в Москву, чтобы избежать преследований местных кагебистов. В Москве находился в сложном положении: без жилья и постоянной работы, еле перебиваясь на гонорары от статей. Позже работал литературным секретарем Корнея Чуковского, творчество которого его заинтересовало еще в университете. В московской нелегкой ситуации Мирон Петровский нашел лазейку, которая позволила ему публиковаться и работать по специальности. Ею была детская литература – одно из немногих убежищ для литераторов и ученых того времени. На протяжении 1960-х годов Петровский опубликовал несколько десятков статей о советской детской литературе в различных педагогических журналах. И никаких комплексов относительно якобы ненастоящего, «детского литературоведения», по словам автора, не испытывал.
Петровский как-то поделился со мной своим представлением о том, что такое булгаковский Киев. Дело не в том, чтобы называть так городские объекты, связанные с жизнью писателя или упоминавшиеся в его произведениях. Булгаковский Киев для киевлянина, да и по-видимому, не только для него – это та акварель, разглядев которую, человек меняет представление о культурной ценности собственной жизни, собственных представлений, города, в котором он живет. То есть для меня это скорее идеологическое и духовное понятие, чем конкретно топографическое. Хотя и этого я не отрицаю.
В 1966 году М. Петровский собрал, переделал и скомпоновал свои статьи в книгу под названием «Детская литература – большая и маленькая» (отсылая к маршаковскому названию «Большая литература для маленьких»). Впрочем, книга не только не была издана, но и стала причиной скандала. 21 августа 1968 года автор получил из Москвы телеграмму о том, что договор на книгу разорван в одностороннем порядке, а набор рассыпан. На протяжении 1966–1986 годов Петровский не мог напечатать свою главную книгу, поскольку его заявки отклоняли, рукописи возвращали или вообще оставляли без ответа. Как вспоминает автор, одних заявлений, которых он подал, около 40, с различными проектами и концепциями хватило бы на отдельную книгу. За эти двадцать лет вынужденного молчания он написал почти десяток книг по различной тематике: о культурных контекстах Маяковского, о советской научной фантастике (между утопией и детективом), о структурной поэтике цирка, о поэтическом мышлении Самуила Маршака, книгу очерков «Только одно стихотворение» и другие. Однако все они так и остались в рукописях – как свидетели того времени. В настоящее время в центре интересов Мирона Петровского – город и всё, что с ним связано: художники, детская литература, романс, кабаре, анекдот и многое другое.
Наконец в 1986 году Петровскому удалось издать вторую, новую книгу о детской литературе – «Книги нашего детства», а в 1990 году в издательстве «Советский писатель» вышел его культурологический труд «Городу и миру: киевские очерки», который меня вдохновляет и сейчас на мое творчество о Киеве. Поэтому рассказ о моем хорошем многолетнем друге Мироне Петровском, я хочу завершить его сентенцией, относящейся к описываемому мной периоду – началу ХХ века: «Понятию „булгаковский Киев“ как явлению интеллектуальному и духовному может угрожать только время, способное ослабить интерес к художнику и его не произведению, а творению, так сказать. Что же касается „булгаковского Киева“ как понятия топографического, реально объектного, то оно почти потеряно, благодаря не в последнюю очередь неразумной, хищнической застройке города. Меня обижает и удивляет этот способ застройки, я вижу в нем не только покушение на булгаковский Киев, но и на Киев как на понятие исторически-культурное. Я обижен тем, что на место хищников социалистических, которые портили и позорили Киев по-своему, пришли хищники капиталистические, которые своим отнюдь не лучшим способом делают то же самое».
Финал
Почему я этот
