Книга Эхо - Дун Си

бестселлере. Му Дафу изо всех сил пытался сосредоточиться на ее рассказе, но окружающая обстановка сбивала настрой – перед ним то и дело мелькали сцены первого свидания с Жань Дундун. Ему даже показалось, что он пришел сюда не ради общения с Бай Чжэнь, а ради ностальгии, и заодно устроил себе свидание – лишь для того, чтобы не утонуть в пучине грусти. Он надеялся, что Бай Чжэнь заполнит образовавшуюся в его сердце пустоту. Так что он всего лишь использовал ее для решения своих проблем.

Подумав об этом, он тотчас поспешил отругать себя за эгоизм, ему стало стыдно, что он пригласил Бай Чжэнь именно сюда. Желая хоть как-то загладить вину, он изо всех сил старался изображать из себя внимательного слушателя. Бай Чжэнь сообщила, что уже окончательно определилась с названием книги – «Мнительные люди». Для главного героя она выбрала имя Аньму, которое было производным от имени ее бывшего мужа Аньгэ, героиню она назвала Дунчжэнь, объединив в этом имени свое имя и имя Жань Дундун, а любовницу, разрушившую брак, она назвала У Ямэн, что по звучанию совпадало с именем новой супруги Хун Аньгэ, но записывалось другими иероглифами. Му Дафу такая подборка имен не понравилась – по его словам, опуская возвышенный духовный труд до уровня низменных чувств, она тем самым порочила литературу.

– Все это чушь, – ответила она, – я не преследую благородных целей и использую творчество именно для того, что выплескивать недовольство и обиды. Если бы не эти имена, у меня бы и мотивации не было писать подобный роман. Когда я его закончила, у меня возникла мысль поменять имена героев, но поскольку за несколько месяцев я успела с ними сродниться, то под другими именами я бы их уже не узнала.

– Тогда поменяй хотя бы имя героини Дунчжэнь, – произнес Му Дафу, которому не нравилось, что она приплела сюда Жань Дундун да еще и устроила своей героине интрижку с неким ученым Мо Даху.

«Разве в имени Мо Даху не скрывается намека на мое имя?» – подумал он, но говорить об этом вслух не стал, понимая, что изъятие этой сюжетной линии могло обрушить всю структуру романа, что стало бы настоящим ядерным ударом для психики Бай Чжэнь. К тому же Мо Даху в книге служил для нее настоящей душевной опорой. Она частенько говаривала, что написание романа действует на нее как успокоительное, выражаясь конкретнее, ее успокаивали герои, которых она создавала.

– Почему тебя так беспокоят имена моих персонажей? Вот уже не думала, что профессор литературы захочет поменять то, что представляет собою не более чем вымысел, – раздраженно произнесла Бай Чжэнь. – К тому же твоя жена не какая-нибудь императрица, чтобы на ее имя наложили запрет. Почему бы мне его не использовать? Если говорить хоть о какой-то писательской власти, то я вольна выбирать те имена, какие захочу.

В этом она была права, тогда Му Дафу прицепился к другому:

– У романа плохая концовка, нехорошо, что Дунчжэнь вдруг задумала убить Аньму и У Ямэн, это слишком жестоко и кровожадно.

– Это тоже в моей власти, без этого я не утолю ненависть.

– Тебя только и волнует, что твоя власть, а о чувствах читателей ты не думала? Знаешь, почему ты не входишь в число топовых авторов? Потому что ты слишком своенравна. Хороший писатель – не тот, кто пишет обо всем, что вздумается, а тот, кто понимает, о чем писать не стоит, – выпалил он, словно романное убийство замышляли против него самого.

– Тогда подскажи: как лучше закончить роман? – спросила она.

– Разве мы с тобой это не обсуждали? Пусть герои помирятся и Дунчжэнь вернется к Аньму.

– А как же У Ямэн? Она уже вышла замуж за Аньму, куда мне девать ее?

– Пусть влюбится в другого, в кого-нибудь более достойного, чем Аньму. В таком случае и она не будет страдать, и Аньму понесет наказание.

– Где бы найти столько достойных мужчин? Это же не листья, что валяются под ногами, – криво усмехнулась она. – Все эти годы я считала себя заурядной, а тебя – необыкновенным, но сегодня мне почему-то показалось, что ты даже зауряднее, чем я. Это жизнь довела тебя до такого плачевного состояния или Жань Дундун? Если я напишу концовку, следуя твоему совету, то мой роман можно будет выбросить на помойку. Му Дафу, куда девался твой милый бунтарский дух? Куда девалась твоя дерзость? Куда, черт возьми, все это подевалось?

Он стыдливо опустил голову, понимая, что и впрямь стал заурядным, ни дать ни взять – острый камешек, который, попав в реку жизни, постепенно обточил все углы и незаметно для себя превратился в гладкую, скользкую гальку. Тем не менее признавать себя побежденным он не собирался, ему не хотелось сдаваться перед Бай Чжэнь, поэтому он произнес:

– Ты не знаешь о той харизме, которая присуща заурядности. Это лишь с виду кажется, что заурядность тебя портит, но на самом деле она тебя защищает. Из-за нее тебе может быть стыдно, но именно она дарит тебе внутренний комфорт и чувство безопасности. Пока ты стараешься от нее избавиться, она незаметно охраняет тебя, в моменты твоих падений подхватывает тебя на руки, в моменты взлетов выгодно оттеняет твои достоинства. Это наш ген, от которого невозможно убежать, это наше неосознанное «коллективное бессознательное». Я столько лет выпендривался, но только сейчас до меня дошло, что настоящим героем является лишь тот, кто готов быть заурядным, а настоящая романтика присутствует лишь там, где люди ведут самую что ни есть заурядную жизнь.

Произнеся все это, он с облегчением вздохнул, словно сбросил с себя тяжкий груз или же снял опостылевшую маску. Как же он устал выделываться перед ней все эти годы!..

Бай Чжэнь немного удивилась, но его слова показалось ей вполне разумными. «А как еще должен вести себя эксперт? – размышляла она. – Именно так. Если даже ему приходится черное выдавать за белое, делает он это весьма логично». Но, уподобившись мнительным персонажам своего романа, она заподозрила, что все, о чем он говорит, все-таки шло не от чистого сердца. «Скорее всего, сама по себе концовка романа его не волнует, – размышляла Бай Чжэнь. – Предлагая свой вариант, он намекает на то, чтобы я вернулась к Хун Аньгэ; его настоящая цель – избавиться от меня».

После обеда Бай Чжэнь пригласила его к себе, он не отказался, что ее несколько удивило. В машине они ни о чем не разговаривали, словно боясь вспугнуть задуманное. Добравшись до места назначения, он высадил Бай Чжэнь, а сам стал искать парковку. Затем поднялся на нужный этаж и зашел в квартиру. Бай Чжэнь принимала душ, шум воды его немного напряг. Вскорости Бай Чжэнь закончила мыться, голышом вышла из ванны и скользнула под одеяло. Все это выглядело настолько естественно и пристойно, словно они уже долгое время жили вместе. Настал его черед идти в душ. Облокотившись на подушку, Бай Чжэнь красноречиво посмотрела на него, поторапливая взглядом.

Ему вдруг стало не по себе, он почувствовал стыд. Причем стыд этот происходил не из-за возможной физической близости, а из-за того, что он вынужден был разгуливать перед нею в чем мать родила. Кроме Жань Дундун, он никогда ни перед кем не расхаживал голым. Ситуацию усугубляло еще и то, что глаза Бай Чжэнь уподобились уставившимся на него фотокамерам. Он хотел было попросить, чтобы она отвернулась, но испугался, что тем самым покажет себя не таким опытным в подобных делах, как она.

Между тем писательское любопытство не позволяло Бай Чжэнь даже моргнуть, словно она заранее наслаждалась предстоящей трапезой. Он весь съежился и присел на кровать… Причиной тому был скорее даже не стыд, но стыд представлялся более-менее правдоподобным предлогом отказаться от затеи.

– Чего