Воронцова удивленно вскинула брови, наблюдая за тем, как Альберт смущенно улыбается.
— Лесков разболтал тебе о нашей ссоре? — чуть строже спросила она.
— Нет… А вы что, поссорились? Почему? Что-то серьезное?
— Сначала ты расскажешь мне, что с тобой происходит.
— Да не со мной происходит. С тобой, — Альберт снова широко улыбнулся. — Ты знаешь, что сейчас в эту комнату ты зашла не одна?
Эрика машинально обернулась на дверь.
— Опять Фостер что ли? — с опаской произнесла она, вглядываясь в пустоту.
— Нет, моя дорогая! Хоть раз в жизни что-то происходит без него… Но, постой, неужели ты до сих пор ничего не заметила? Третья неделя, конечно, не такой большой срок…
В тот же миг планшет в руках Эрики с грохотом упал на пол, и в комнате воцарилась оглушительная тишина. Воронцова замерла на месте, не в силах поверить в услышанное. Бледная, как полотно, она выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок.
— Господи, ну почему такая реакция? — воскликнул Альберт, бросаясь к своей коллеге и ласково обнимая ее застывшую фигуру. — Это же хорошо.
— Этого не может быть, — севшим голосом прошептала девушка. — Это просто невозможно. Ты ошибаешься.
— Я чувствую энергетику ребенка, — вкрадчиво произнес Вайнштейн, уже жалея, что не подготовил свою подругу должным образом.
— Альберт, я физически не могу иметь детей. Мне было восемнадцать, когда я сделала аборт, и он прошел неудачно. Были осложнения, и врач поставила мне бесплодие. Помнишь, я говорила тебе об Андрее? Мы расстались не потому, что он ревновал меня к работе и не потому, что он ушел к моей подруге, а потому что я не могла родить ему ребенка… Черт подери, почему именно сейчас? Не тогда, когда в моей жизни все ровно и стабильно, а когда идет война, и я не знаю, вернется ли мой муж домой?
— Тише, успокойся! — врач крепче прижал девушку к себе, и та автоматически обняла его в ответ. — Жизнь любит подбрасывать нам сюрпризы, но, я думаю, тебе не стоит воспринимать случившееся в негативном ключе. Для начала поговори с Димой.
— Ни за что! — воскликнула Эрика, немедленно выскальзывая из объятий врача. — Он не знает, что с ним будет завтра, и тут я заявляюсь к нему с ребенком. Нет, Альберт, нельзя так. Только не сейчас. Я буду прерывать беременность. Думала, что это очередная задержка из-за стресса… Проклятье!
Несколько секунд Вайнштейн молча смотрел на испуганную девушку, после чего мрачно произнес:
— То есть, ты принимаешь подобные решения в одиночку? Ничего не сказав ему? А я, значит, должен помалкивать? Буду смотреть в глаза своему другу и делать вид, что ничего не знаю? Как у тебя все складно получается! Знаешь что, моя дорогая, можешь потом меня ненавидеть, но раз ты — такая трусиха, я сам ему все расскажу.
— Дело не в этом… Альберт, идет война…
— Войны идут беспрерывно! А ты лежишь не в грязных холодных окопах, как лежали наши предки, а живешь в подземном городе с лучшим госпиталем и лабораторией бывшей Российской Федерации. Дело не в том, что ты не сможешь родить этого ребенка, дело в том, что ты не хочешь его рожать. Ты же всегда презирала всё, что связано с женскими радостями: замужество, материнство, забота о детях.
Или же ты просто обожглась в прошлом, а сейчас боишься, что и Дима от тебя отвернется. А, может, ты просто не хочешь иметь ребенка именно от него?
Услышав эти слова, Воронцова тяжело вздохнула.
— Дима — первый мужчина, с которым мне по-настоящему захотелось создать семью, — нехотя призналась она. — Вся эта постановка с публичным обменом кольцами не была для меня притворством.
— Для него тоже, — губы Альберта снова тронула теплая улыбка. — Обещай, что поговоришь с ним.
— Хорошо… Но и ты дай мне несколько дней. Мне нужно немного…
— Собраться духом, я понимаю. От меня он ничего не узнает. Ты должна сообщить ему об этом сама… Кстати, а из-за чего вы все-таки поссорились.
— Да так, из-за одной девицы. У всех война, а эта будет расписывать нам потолки…, - с этими словами Эрика презрительно усмехнулась, после чего подняла с пола треснувший планшет и устроилась в кресле. — Так, теперь поговорим, зачем ты хотел меня видеть.
В этот момент Альберт невольно восхитился этой женщиной. Любая на ее месте уже была бы с головой погружена в свои переживания, но Эрика взяла себя в руки и уже выглядела так, словно ничего особенного не произошло. На ее красивом лице появилась знакомая сосредоточенность, и Вайнштейн наконец заговорил о Веронике. Разумеется, он не стал сообщать, что его интерес вызван человеческим состраданием — он говорил о том, что кубинка станет мощным оружием, если научится уничтожать врагов, не причиняя вреда союзникам.
Прошло несколько дней, а Дмитрий и Эрика по-прежнему не общались. Лесков ждал, когда гнев девушки наконец поутихнет, а Воронцова, в свою очередь, не знала, как подойти к нему и уж тем более сообщить столь неоднозначную новость. Лесков знал, что она не может иметь детей, но на него это не произвело такого впечатления, как на Андрея. Казалось, Дмитрий и сам не уверен, стоит ли им производить на свет еще одного полукровку.
На следующий день, когда Лесков по привычке заглянул к Альберту на утреннюю чашку кофе, Вайнштейн все же не удержался и якобы невзначай произнес:
— А все-таки хорошая дочка у Бехтерева растет…
Лесков молча кивнул, особо не заостряя внимания на словах ученого, но тот захотел продолжить тему. Откинувшись поудобнее на спинку кресла, Вайнштейн отпил немного кофе, после чего добавил:
— А ты себе больше дочку или сына хочешь?
— Даже и не знаю, — Дима усмехнулся. — Сына, наверное. С мальчиками как-то понятнее. Научил деньги зарабатывать, и все. А дочь нужно замуж выдать, и чтобы муж нормальным был…
— Зато девочки более послушные и любящие. У Ивана вон какая… Готова в бой идти, лишь бы отца защитить.
— Вика — это скорее исключение из правил.
— А ты когда-нибудь представлял себя отцом? — продолжал любопытствовать Вайнштейн.
— Альберт, всю свою жизнь я либо зарабатывал деньги, либо думал, как выжить. Когда мне было что-либо представлять?
— Ну мало ли, когда у Ивана гостил…
Дмитрий улыбнулся:
— Иван повзрослел раньше всех из нашей компании, хотя в детстве он представлялся мне самым непутевым. Ребенок сильно изменил его, научил ответственности. В каком-то смысле я до сих пор восхищаюсь его поступком… Забрать чужого ребенка — это было мужественно.
— Мне кажется, ты тоже будешь хорошим отцом. Ты надежный. Не каждый бросится из Москвы в Петербург, чтобы доставить лекарство своим друзьям. И далеко не каждый отдаст свою ампулу другому человеку.
— Что-то тебя потянуло на философию, — заметил Дмитрий, с долей иронии наблюдая за своим другом.
