В братских могилах периода Крымской войны хоронили по сто павших воинов. Здесь же, по самым примерным подсчетам, были похоронены 255 моряков.
Быть может, кто объяснит мне — где нынче находятся те братские могилы, что зафиксированы на фотографии 1957 года?! Руки тех вандалов от ландшафтной архитектуры, что в 1961 году «реконструировали» этот участок Братского кладбища, не дотянулись лишь до погребения «аварийщиков» с «Михаила Кутузова» и одной из трех могил первого захоронения 1 ноября 1955 года. Все же те «неровности» почвы, что мешали бульдозеристам создать холм под будущим памятником, в полном смысле этого слова пошли прахом. И опять, как 60 лет назад, скромно тулятся рядом с обезличенными обелисками фотографии моряков, привезенные их родственниками с дальних уголков нашей, пожизненно несчастной Родины.
Я уверен, что с памятью у Никитенко все было в полном порядке, подобные вещи не забываются. Причина подобных «провалов» в памяти имеет вполне житейскую основу. До конца работы Правительственной комиссии неоднократно озвучивалась цифра потерь — 300–350 человек, в этой связи и «отсчет» в списке захоронений Никитенко начался с 3 ноября. А татарин, Замуриев, казалось бы, работавший в паре с Никитенко, проявил поразительное упрямство и продолжал напоминать о 220 гробах, отправленных на Братское кладбище до 3 ноября. Как естественное следствие того «похоронного» процесса 1955 года — Замуриев был уволен в запас в звании капитана 3-го ранга, а более «понятливый» Никитенко стал таки капитаном 1-го ранга.
С учетом же проведенного нами анализа получается, что всего до 16 декабря на Братском кладбище были захоронены тела: 220 + 255 = 475 человек, и 43 человек похоронили на кладбище Коммунаров. Многие исследователи, ориентируясь, прежде всего, на материалы официального расследования катастрофы, сведения, приводимые Замуриевым, просто игнорировали, мотивируя это прежде всего тем, что сам автор письма после 3 ноября, сославшись на нервный срыв, отказался возглавлять похоронную бригаду на Инженерной пристани и перешел в группу, писавшую «похоронки» на погибших моряков.
Это что касается организации похорон в октябре — декабре 1955 года.
Теперь нам предстоит отследить процесс похорон останков моряков, обнаруженных при подъеме корпуса линкора в мае 1957 года.
В воспоминаниях участников подъема корпуса линкора имеются целые главы, посвященные водолазным работам по подводной резке фок-мачты, барбета 2-й башни главного калибра, по транспортировке корпуса из Северной бухты в Казачью и последующего раздела корпуса на металл. Особо подробно описывается опасный и трудоемкий процесс выгрузки из погребов линкора зарядов и снарядов. В процессе подготовки корпуса к переводу в Казачью бухту проводились мероприятия флотского масштаба — траление фарватера на выходе из Севастопольской бухты, устройство рефулером канала для захода в бухту Казачья, установка на корпусе компрессорной станции, буксирных устройств и РАЗМАГНИЧИВАЮЩЕГО УСТРОЙСТВА! Отправляясь в свой последний, скорбный путь, чиновники от флота оборудовали израненный труп линкора устройством защиты от магнитных мин. Последнее условие по трагикомичности достойно пера Зощенко — как если бы старику, привычно шамкавшему последние годы жизни беззубым ртом, перед тем как опустить в могилу, вставили в рот новую вставную челюсть. Этот эпизод достоин войти в летопись Технического управления Военно-морского флота, но непременно с моими комментариями. Я бы не удивился тому, что на перевернутом, изуродованном взрывом корпусе несчастного линкора был установлен именно тот экземпляр РУ, что планировался к установке на «Новороссийске» пару лет назад. Ну как тут не сорваться и не произнести давно назревшее: «Вашу чиновников от флота и судоремонта всех степеней и званий — мать!..»
Оставалась зыбкая надежда, что останки остальных моряков, погибших в катастрофе, будут обнаружены и погребены в процессе работ на поднятом корпусе линкора.
Смотрим воспоминания участников водолазных работ внутри корпуса линкора в период его нахождения в Северной бухте.
«Все, абсолютно все в перевернутом состоянии. Машинные, котельные, жилые отсеки. Все над вами висит и падает. Трапы стоят обратно движению. Все залито топливом, маслом, кругом темно, под вами плещет вода, отжатая поданным в корпус под давлением воздухом. Очень трудно дышать, то и дело натыкаешься на трупы».
«Любой работавший под водой, будь то офицер или матрос, увидев останки членов экипажа линкора, не имел права пройти мимо. Специально для этого были сшиты мешки-саваны, в которые укладывались трупы и выносились на площадку сбора».
Для нас эта информация имеет первостепенное значение. Значит, несмотря на всю сложность работ, проводимых водолазами, происходил сбор тел погибших моряков. Не станем и далее анализировать этот скорбный процесс. Достаточно себе представить тело, пробывшее в морской воде, разбавленной мазутом, в течение 15–20 месяцев. Доставка подобного варианта «груза-200» на поверхность представляется мне весьма проблематичной, если вообще возможной. Скорее всего, эвакуация тел происходила из тех помещений, где они затрудняли работу водолазам.
Параллельно с разворачиванием работ росли и трудности. Самым сложным, конечно, был вопрос, как поступить с боезапасом. По мере продвижения всего комплекса деятельности экспедиции этот вопрос выдвинулся в первоочередные. В арт- погребах «Новороссийска» на момент гибели находилось 23 962 снаряда и заряда общим весом 444 тонны. Группу, которая обследовала артиллерийские погреба погибшего линкора, возглавляли капитан 3-горанга Н.С. Короп и специалист по боеприпасам и взрывчатым веществам подполковник С.А. Власов. Результаты были неутешительными: из снарядов главного калибра при опрокидывании корабля выпали из стеллажей и были повреждены 148 штук, остальные висели над головой в стеллажах, грозя высыпаться в любой момент. Выпала также и основная часть 120-мм боезапаса. Общая же картина была такова: в погребах линкора царил хаос из снарядов, разбитых стеллажей и различных корабельных конструкций. К решению этой проблемы были привлечены виднейшие специалисты ВМФ и оборонной промышленности в области боеприпасов. Задача, поставленная им, по объему работ и связанной с ними опасности, была сложнейшей: при подъеме корабля не допускать действий, могущих вызвать перемещение снарядов, а сам подъем до выгрузки зарядов, содержащих наибольшее количество взрывчатки, считать недопустимым. Ввести строжайший режим в Севастопольской бухте в вопросах взрывов, могущих вызвать детонацию боезапаса в корпусе «Новороссийска».
Для того, чтобы вывести корабль из Севастопольской бухты, требовалось уменьшить его осадку до 16 метров. Чтобы достичь этого, необходимо было срезать башенноподобную мачту и башню главного калибра № 2. Руководил этой сложнейшей по трудоемкости работой капитан 3-го ранга А.М. Черкащенко. Для спуска водолазов в осушенном сжатым воздухом отсеке были установлены так называемые водолазные станции. Далее водолазы пробирались узкими проходами в затопленные помещения мачты, и таким же способом в подбашенное отделение 2-й башни ГК. Во время работы водолазы находились ниже дна бухты, при очень тусклом освещении подводных светильников. Основная сложность заключалась в том, что, не оставив ни одной (!) перемычки электрокислородной резкой, надо было перерезать свыше 600 кабелей и выполнить 500 метров резки корабельных конструкций, толщина которых доходила до 18 см.
