Кап. 1-го ранга в/о О.П. Бар-Бирюков в книге «Час X для линкора “Новороссийск”» пишет о 660 погибших (С. 246). Но, по ряду тех же косвенных признаков, я не стал бы доверять мнению Бирюкова.
Логично было бы задать вопрос — какая отчетная документация сохранилась по всем ритуальным процедурам, связанным с захоронением останков моряков «Новороссийска»? Должно быть, вы удивитесь, если я скажу, что основными и чуть ли не единственными документами, доступными исследователям, по этому процессу является черновая тетрадь с учетом погребального процесса, которую вел ответственный от корабля — капитан 3-го ранга Никитенко, и письмо в адрес Николая Черкашина, написанное бывшим командиром 4-й башни главного калибра Замуриевым, возглавлявшим группу моряков, занимавшихся опознаванием, учетом и подготовкой к погребению тел моряков, доставляемых в складское помещение на Инженерном причале. Чтобы сохранить хронологию этого печального «процесса», начнем с информации Замуриева.
«Наша команда, одетая в химкомплекты, должна была выгружать погибших и укладывать их в складах на Инженерной пристани. Там же в конце длинного помещения были складированы около тысячи гробов увеличенного размера. Мы работали по 9—10 часов. Я доставал из карманов документы, зачитывал фамилии, а матрос, сопровождавший меня, записывал их в журнал. Если документов не оказывалось, я разрезал большими ножницами робу и искал подписи на тельняшках. Затем стелили в гроб простыню, укладывали тело погибшего, закрывали его другой простыней и заколачивали крышку с прибитой новой бескозыркой. Помечали гроб регистрационным номером и приступали к следующему. В тот день мы отправили на Братское кладбище 220 гробов (судя по трудоемкости и специфике “процесса”, это было 1 ноября. — Б.Н.). Их возили шесть автомашин, но порой и они не успевали со своими траурными рейсами.
На второй или третий день были организованы похороны 42 (43. — Б.Н.) человек на городском кладбище Коммунаров. Гробы с телами погибших были вывезены ночью и уложены в братскую могилу. Могила была открыта. Наутро весь оставшийся в живых экипаж был выстроен по подразделениям в колонну по четыре — всего около 1200 человек — и во главе с командиром капитаном 1-го ранга Кухтой, старшим помощником капитаном 2-го ранга Хуршудовым и замполитом капитаном 2-го ранга Шестаком направился на похороны. Колонна получилась длинная: если голова ее втягивалась в улицу Адмирала Октябрьского, то хвост был по другую сторону площади Революции — где-то у комендатуры. Горожане смотрели на нас сначала с недоверием: ходили слухи, что экипаж погиб почти весь и что в колонну набрали подставных лиц».
В качестве комментария: захоронение 220 гробов накануне на Братском кладбище не могло состояться совершенно незаметным, прежде всего для родственников погибших моряков и горожан, державших ситуацию под контролем. Процесс «тайных» (?) похорон способствовал распространению «вредных» (?) слухов на флоте и в городе и заставил командование флотом таки организовать торжественное захоронение очередной партии погибших моряков в гробах на кладбище Коммунаров.
Что же касается численности моряков в траурной колонне.
Все последующие за катастрофой годы возникали вопросы не только о числе жертв, но и о том, сколько человек было на линкоре в момент катастрофы. Бывший заместитель командира линкора Г.М. Шестак вполне авторитетно заявлял: «Линкор был полностью укомплектован личным составам — 1620 человек. Накануне прибыло пополнение и курсанты из Одесской (Херсонской. — Б.Н.) мореходки. Всего вместе с аварийными партиями соседних крейсеров на “Новороссийске” было более 1900 человек». Даже с учетом того, что основной состав аварийных партий с двух крейсеров успел покинуть линкор на своих баркасах, цифру в 1750–1800 человек, находившихся на борту в момент опрокидывания линкора, следует считать вполне достоверной.
На момент траурных мероприятий на кладбище Коммунаров в госпитале и в больницах города находилось более 200 человек только из числа экипажа линкора. Если же по минимуму учесть — 600 человек погибших моряков, то в строй реально было поставить не более 800 моряков. Вполне логичным было участие в похоронах по сотне моряков с крейсеров, чьи аварийные партии понесли потери в процессе борьбы за живучесть линкора. И этот факт не стоило скрывать. Вот и набралось в колонне — 1200 человек.
Замуриев продолжал: «Ох уж эти слухи! Но вскоре многие стали узнавать в наших рядах своих знакомых, родственников, да и потом линкоровцы всегда выделялись ростом — ниже 175 сантиметров не брали. В общем, поверили и пошли следом.
Позже было признано, что похороны организовали неправильно. Нужно было гробы открыть и переносить их на руках. А так снова поползли слухи, что в гробы клали по полчеловека. На самом деле только в два гроба были уложены останки четырех моряков, точнее то, что от них осталось».
Ирина Ефимовна Матусевич авторитетно заявляет, что Никитенко и Замуриев выполняли свое ответственное и скорбное задание совместно: Замуриев с командой моряков, как уже говорилось, проводил все первичные операции и по готовности очередной партии гробов отправлял их на автомашинах к месту захоронения, а группа моряков под руководством Никитенко осуществляла непосредственно процесс захоронения. Поэтому, казалось бы, разночтений в учете быть не должно. И тем не менее факты говорят об обратном. Судите сами.
У дочери Ефима Матусевича Ирины Ефимовны до передачи в музей сохранялась рабочая тетрадь бывшего командира БЧ-1 М.Р. Никитенко, отвечавшего за организацию похорон. Это, по сути, единственный документ, которому, казалось бы, можно доверять в полной мере.
«31.10.1955 Похоронено 42 + 1 = 43 человека. Кладбище коммунаров. Остальные захоронены на Братском кладбище.
03.11.195518 ч. 69 гробов, 70 человек, из них 13 не опознано».
По записям в тетради Никитенко выходит, что до 16 декабря 1955 года на Братском кладбище были захоронены 255 человек, из которых 34 не были опознаны.
Из приведенного же фрагмента письма Замуриева определенно следует, что захоронение 220 тел моряков на Братском кладбище было произведено до 3 ноября — дня, когда была произведена первая запись в тетради Никитенко.
Мы не вправе строго судить офицеров, ответственных за организацию похорон погибших моряков, и все же. Произвести захоронение 220 моряков и тут же забыть (?) об этом факте. На память приходят строки из книги Николая Черкашина: «Это не газон, это братская могила!» Вспоминает Ирина Ефимовна Матусевич: «Или вот Никитенко. Он нам с мамой подробно рассказывал, как они приехали на Братское, на этом месте была голая степь. Как начали размечать места для трех больших братских могил, потом подробно рассказывал, в какой день и кого хоронили. Он все записывал и зарисовывал в тетрадь, которая сейчас в музее. Не думаю, что он мог забыть тот факт, что там уже было захоронение. И могил было 3, я сама это помню. Потом это место изменили до неузнаваемости, сохранилась только одна могила, да и то в уменьшенном размере».
Изувеченный войной купол Никольской часовни. Громадная братская могила, сравнимая разве только с аналогичными захоронениями Пискаревки. И маленькая, четырехлетняя девочка, играющая «в песочек». Еще не пришло время сказать, что вся ее последующая жизнь будет связана и повязана с этим печальным местом, напоминавшим о великой трагедии, отобравшей у нее отца.
