И тогда он побежал.
Объятый паникой, Харви бежал куда глаза глядят, но, видимо, его подсознание работало как надо, поскольку спустя минуту он обнаружил, что бежит по Сэмпсон-стрит прямиком к дому своих родителей.
Если не считать ожившего мертвеца, на улицах он больше никого не увидел.
И он не знал, что из этого кажется ему более странным.
Несколько секунд он безуспешно возился с защелкой входных ворот – его руки по-прежнему были скользкими от собственной крови, смешанной с потом, – но наконец-то ее одолел. Ворота как обычно скрипнули, и он пробежал по растрескавшейся дорожке к входной двери.
– Пап? – позвал он, дернув на себя внешнюю сетчатую дверь. Она была не заперта, да и внутренняя деревянная дверь в такой теплый вечер оставалась открытой.
– Ты дома?
– Харви? Харви, это ты?
– Я здесь, пап.
Его отец вышел в фойе из гостиной, одетый в своем обычном домашнем стиле: белая майка, боксерские шорты и кожаные тапочки. Слезы текли по его щекам и густым усам.
– Харви, я не знаю, долго ли еще твоя мама будет с нами.
Он провел Харви в гостиную, где на диване лежала мама с пластиковой трубкой в носу, соединенной с кислородным баллоном, ее морщинистая кожа была белой словно простыня. Ее грудь еле заметно двигалась вверх-вниз, это было единственным признаком того, что она еще жива.
Одну стену занимал гигантский деревянный буфет с телевизором внутри, на экране в этот момент читал новости какой-то диктор. Харви не смог вспомнить, как его зовут – тот не снимал очки во время эфиров, и Харви считал, что это выглядит глупо. Диктор непрерывно бубнил о том, как важно кремировать тело, если кто-то умер.
– Харви, что с тобой случилось?
Только теперь Харви вспомнил, что оставил Фрэнка в машине.
– Я в порядке, пап. Я имею в виду, что не совсем в порядке, но…
– Присядь, я позабочусь о тебе. В армии меня научили оказывать первую медицинскую помощь.
В считаные минуты он достал бинты, спирт, марлю, пластыри и бумажные полотенца. Харви почувствовал жжение, когда отец протер ему спиртом лоб, предварительно промыв рану.
Накладывая на лоб повязку, отец произнес:
– Я еще раз позвоню в «девять-один-один».
– Да, это хорошая идея. Сообщи им о Фрэнке, – он рассказал отцу, что произошло на Маркет-стрит, пока тот забинтовывал рану.
Отец подошел к телефону, и Харви услышал гудок после того, как тот набрал цифру «1» второй раз.
Все, что он слышал, – это гудки.
После двадцатого гудка отец с яростью бросил трубку.
Сразу после этого по телевизору началось интервью Харви со смотрителем Королевского кладбища.
– Почему ты не надеваешь в эфире свои очки, как тот ведущий? – спросил отец.
– Потому что в очках я глупо выгляжу, пап, – вздохнул Харви. – Все в них глупо выглядят… Слушай, может, я пробегусь в больницу, посмотрю, что…
Неожиданно тело мамы сотряслось в приступе жуткого кашля.
– Рифка! – воскликнул папа, подбежал к дивану и, встав на колени, держал ее за руки, пока продолжался приступ отрывистого влажного кашля.
Харви беспомощно стоял рядом. Он и рад был бы помочь маме – и Фрэнку, – но все, что требовалось делать в подобной ситуации, это звонить в «911». Специально для этого номер «911» адаптировали для всех чрезвычайных ситуаций, и уже не требовалось знать номер местного участка полиции или больницы.
Но что делать, если он не работает?
Вытащив из кармана свой блокнот, он пробежался по страницам, пока не нашел номер «скорой помощи» округа Армстронг, расположенной на Двадцать восьмом шоссе.
Однако, набрав номер, он обнаружил, что линия занята.
Он попробовал дозвониться в офис шерифа округа Армстронг, но там тоже шли сплошные гудки, как и по номеру «911».
Бросив трубку с еще большей злостью, чем его отец, он начал:
– Пап, я пойду…
– Рифка!
Повернувшись к дивану, Харви увидел, что его мама перестала кашлять. И дышать.
Вскочив на ноги, отец схватил его за руку:
– Харви, ты должен ее спасти!
– Что? Но как?!
– Разве тебя не учили в прошлом году делать искусственное дыхание?
– Я только читал, как это делать, пап, но никогда сам не делал.
– Почему ты не хочешь помочь своей маме?!
– Пап, я ничего не могу для нее сделать! Номер больницы занят, полиция не отвечает, я не…
Но отец теперь колотил его в грудь со всей силой, которая еще у него оставалась.
– Ты всегда ненавидел нас, ты всегда нас стыдился!
– Пап, ты несправедлив…
– Вот почему ты сменил фамилию, потому что ненавидишь меня и свою фамилию, и поэтому ты радуешься тому, что она умерла!
– Папа! – он схватил его за запястья. – Послушай меня, мы должны сжечь ее тело.
– Что?
– Мы должны…
Отец вырвался из хватки Харви.
– Да как ты смеешь?! Как ты смеешь снова отказываться от своего происхождения из-за своей дурацкой работы!
– Папа, ради бога, ты неправ! Это никак не связано с моей работой! Ты же смотришь новости – мертвецы оживают!
– Только Господь в силах это сделать, и Господь запрещает нам сжигать тело, словно это мусор! Уходи из моего дома, ты, мразь! Убирайся!
– Папа, я… – Харви оборвал себя и, пройдя мимо него, вышел через кухню, а затем через заднюю дверь во двор.
Как он и ожидал, там лежала поленница дров. Отец раньше рубил их сам, но когда состарился, обычно нанимал для этого соседских ребятишек.
Харви может и не знал, как делать дыхание «рот в рот», но зато когда-то он был бойскаутом, и умел разжечь огонь.
За считаные минуты он разложил поленья так, чтобы посреди них можно было уложить тело мамы, и поджег их.
– Что ты делаешь? Ты что, хочешь спалить дом?
Повернувшись, он увидел стоящего в дверях кухни отца.
– Нет, папа, я же сказал тебе – мы должны сжечь тело.
– Нет никакого «тела», ты, наглец! Она все еще жива!
Харви обернулся к отцу, на лице которого светилась самодовольная улыбка.
– Что?
– Она жива! – он отступил в сторону, и Харви увидел свою мать, ковыляющую к дверному проему.
Его сердце забилось в груди словно молот, он закричал:
– Папа, уходи оттуда! Папа!
– Ты никогда о нас не беспокоился, да, Харви? Поэтому ты сменил…
