Эрик вздрогнул: вот так, не раздевшись, его супруга стояла перед ним и в тот вечер, когда заразилась «Моной».
– Где ты была? – спросил мужчина.
Голос его дрогнул. Ханна ответила не сразу:
– У врача.
Сёдерквист почувствовал, как где-то внутри него разверзается пропасть. Он поднялся. Тело его затекло от долгого сидения на диване.
– Я думала, у меня иммунитет… что этого не должно случиться… – Женщина прикусила губу. – Но я ошиблась.
– Любимая… – Голос ее мужа сорвался. – Я не понимаю тебя…
– Мона.
Эрик попытался собраться с мыслями, но у него потемнело в глазах. Ханна положила руки ему на плечи:
– Это все ты виноват… На этот раз в этом нет никаких сомнений.
Эрик уставился на нее. Все смешалось. Если она больна, значит, антивирус не действует. Но если это так, что же делать? Вирус мутирует. Он способен выживать в организме в латентном состоянии… Мысли Сёдерквиста заметались… И вдруг в глазах Ханны мелькнула искорка – и словно электрический разряд пробежал между ней и ее мужем. На несколько секунд Эрик застыл на месте, а потом запрокинул голову и захохотал.
Смех бил фонтаном, искрился, словно источник, прорвавшийся наконец на поверхность земли, которая сдерживала его столько лет.
Эпилог
Селение Кана на юге Ливана
Влажный воздух пах землей, известью и глиной. Дома стояли, укутанные туманом. На короткой дорожке от парковки к дому Алейна не встретила ни одного человека. Даже если там кто и был, она не заметила, потому что не видела ничего, кроме скользкой тропинки под ногами.
Она знала эти места как свои пять пальцев. Каждое скрюченное деревце, каждый камень – все, что когда-то составляло ее вселенную. Но сейчас этот до мелочей знакомый мир казался чужим и нереальным. Как двумерная картинка.
Крышу Алейна увидела уже с парковки и теперь по мере приближения к дому открывала все новые детали. Вот калитка, низенький каменный забор, скрюченная олива, сарай и наконец – двухэтажный дом. Он пустовал вот уже шесть лет. Или дольше? Время остановилось в тот вечер, когда она праздновала свой двадцатый день рождения. Можно сказать, что и сама Алейна навсегда осталась здесь.
Калитка скрипнула. Женщина узнала этот звук, возвещавший когда-то появление гостей. Под оливковым деревом лежала куча ржавых ведер – на случай пожара. Алейна остановилась перед дверью. До сих пор она была уверена, что выдержит, а теперь вот засомневалась.
Этот дом – что-то вроде семейного склепа, он только для душ, а не для тел. Зачем же она вернулась? Быть может, именно затем, чтобы раз и навсегда закрыть дверь в прошлое и идти дальше. Вот только хочет ли она этого? Не обманывает ли тем самым и себя, и ушедших?
Влажный дымок струился из черных окон. Неужели дом еще дышит? Нет, такое совершенно невозможно. Он давно стал частью природы. Даже соседи, несмотря на нищету, ничего не взяли отсюда. Все осталось, как в тот день, когда Алейна покинула его навсегда. Это был день ее рождения. Она пораньше пришла из школы, чтобы подготовиться к празднику, который планировала за много месяцев.
Вероятно, Мона нашла кластерную бомбу, когда играла. Она имела привычку подбирать разный хлам. Сестра Надим, мама Элиф и Мона… Милая малышка Мона. Они были сметены с лица земли тем взрывом. То же самое можно сказать и об отце Моны, Самире Мустафе. Алейна, во всяком случае, с тех пор не получила от него никакой весточки. Говорят, компьютерный вирус «Мона» – его рук дело. Но, возможно, это пустые слухи…
Алейна сжала пальцами дверную ручку. Дверь сухо заскрипела. Женщина открыла ее, отгребая створкой гравий, и шагнула через порог.
Внутри все еще стоял запах гари. Ступая по хорошо знакомому плиточному полу, Алейна вошла в зал, весь усеянный белой пылью, и ступила на лестницу, избегая смотреть в сторону кухни. Она точно знала, куда ей надо. Деревянные ступеньки заскрипели. Алейну предупреждали, что подниматься по лестнице в заброшенном доме опасно. На втором этаже на полу лежал все тот же белый пепел. Он толстым слоем покрывал мебель, плинтусы, картины…
Мама Элиф оборудовала под детскую симпатичную маленькую комнатку в самом конце коридора с желтыми узорчатыми обоями. Возле узкой двери Алейна остановилась, оглянулась на лестницу и только потом нажала на ручку.
Стены в детской были выкрашены в розовый цвет. Над кроватью висели картинки со щенками и котятами в маленьких круглых рамочках. Не хватало только Моны – девочки с огромными смеющимися глазами. Эта комната опустела навсегда. Алейна сглотнула и тяжело присела на узкую кровать.
На полке лежали брелки и камешки, стояли какие-то бутылочки, старательно выстроенные ее племянницей в ряд. Под ногой зашуршала бумага. Алейна нагнулась и подняла кипу рисунков. Белым облачком взметнулась пыль, и женщина закашлялась.
Она медленно пролистывала толстую кипу. Лошади, собаки, поросята – племянница любила рисовать всякую живность. Вот кошка с оранжевым хвостом и огромными крыльями. Сова, кролик… Или еще одна кошка, в высокой шляпе и с зонтиком?
На следующем рисунке был человек с пустым кругом вместо лица. Мона часто рисовала таких. Алейна провела пальцем по дрожащим линиям. Как-то раз она спросила племянницу, кто это. Они сидели на кухне – Алейна на табуретке, Мона на коленях у Самира. Кухонный стол был завален ее рисунками, среди которых часто попадались такие человечки без глаз и без носа.
Девочка ткнула карандашом в пустой круг:
– Это человек без лица.
– Но кто он? – удивилась Алейна.
– Это я наоборот.
– Ты наоборот?
Мона кивнула, заливаясь смехом. Ее тетя так и не поняла, было ли это объяснение только что придуманной шуткой.
– Это я наоборот, – повторил ребенок. – Я – девочка, он – дедушка. Я – красивая, он – никакой, просто пустой кружок. Это я, только злая. Очень злая.
– Но ты не можешь быть злой, – покачала головой Алейна.
Мона засмеялась, громко и радостно. Самир оторвал глаза от книги и повторил вслед за свояченицей:
– Ты не можешь быть злой, Мона.
– Могу, – упрямилась девочка. – Этот человек без лица – я наоборот. Он – это я, которая делает то, чего я не могу.
* * *
Алейна смахнула слезу, собрала рисунки и сунула их обратно под кровать. На ночном столике, рядом со стаканом и детской книжкой, лежала заколка. Женщина взяла книжку – на яркой обложке был изображен висячий замок. Дневник. Рядом лежал любимый будильник Моны. Алейна помнила, как однажды племянница показывала его ей и страшно им гордилась. Собственно, откуда он взялся? Наверное, Мона его нашла, а может, получила от кого-нибудь в подарок.
Алейна наклонилась так, что заскрипела кровать, и взяла тяжелый будильник со столика. Она вспомнила слова, которые говорила ей племянница: «Очень важно, чтобы эти часы шли правильно».
