Но ведь она выглядит точно так же, как и всегда. Просто он заставляет ее чувствовать себя великолепной. Прекрасной, идеальной, совершенной. У него на груди она нарисовала пальцем маленькое сердечко и улыбнулась. «Я тоже тебя люблю».
Его дыхание замерло, он пригнулся и поцеловал ее.
В самом волшебном в мире месте очаровательный принц обнял и поцеловал ее!
Патрик поднял голову, усмехнулся и, не разжимая объятий, начал медленно сдвигать руки вниз по ее телу, пока не оказался перед ней на коленях. Его глаза смеялись.
– Позволь мне осмотреть твои ноги, Сара. – Он снял одну блестящую туфельку и начал рассматривать пятку, мягко поглаживая уже надувающийся пузырь. – Sarabelle, ты же знаешь, мы с тобой очень любим ходить пешком. Что случилось с твоими сапожками?
В его большой, квадратной ладони ее туфелька блестела, как слезы радости в глазах женщины.
– Они же не сверкают, как эти туфли, – задумчиво ответила она.
Патрик снисходительно посмотрел на Сару и начал надевать – ну, с усилием натягивать – туфлю ей на ногу, и по веселью в его глазах было видно, что он тоже понимает, какой это сказочный жест.
– Но они тебе малы.
Он ласково погладил пузырь перед тем, как натянуть задник, который будет опять натирать ей ногу.
– Я знаю, – нехотя ответила Сара.
Его брови встрепенулись. Он поднял ее, придерживая платье, чтобы оно не поползло вверх. Несколько человек вокруг них захлопали в ладоши – им казалось очевидным, что на верхней площадке Эйфелевой башни мужчина не будет стоять на коленях у ног женщины, если не имеет намерения сделать ей предложение, черт побери! Как она могла поверить, что Патрик так легко и просто стал совершенно романтичным? Почему не подумал о том, как легко может разбиться женское сердце?
– Эта сказка всегда казалась мне пессимистической. – Он обнял Сару одной рукой, и теперь они стояли и смотрели на город. – А тебе, наверное, она нравится?
Ну… не очень нравится, но Саре казалось, что сейчас она живет в ней.
– Пессимистической?
«Золушка»? Но что же в ней пессимистического?
– Парень думает, что нашел свою прекрасную принцессу, а она ему лжет, обманом заставляет поверить, что все эти ее перепачканные золой лохмотья и есть осуществление его мечты. Он должен дать ей все, чего у нее нет, ради их совместной жизни. По сути, вся любовная история основана на неспособности принца послать свою мечту куда подальше, если стало ясно, что эта его мечта ошибочна.
У Сары внутри все внезапно заледенело, даже сглотнуть стало трудно.
– Ну, то есть он ведь принц. Он дает ей все свое королевство целиком. А она ему всего лишь право надеть ей туфельку. Конечно, я люблю твои ноги, Сара, но…
Патрик напустил на себя вид законченного плута и усмехнулся.
Сару начало подташнивать. О, она никак не могла предвидеть, что разговор на Эйфелевой башне будет таким.
– Есть много таких сказок, Сара. Enfin, если девушка целует лягушку или чудовище, то всегда в конце сказки лягушка или чудовище превращается в принца. Но если парень влюбляется в красивую принцессу или женщину, которая прядет золотую нить, то это всегда уловка, чтобы заставить его отдать ей свои мечты, чтобы она могла подняться по социальной лестнице. Не очень-то похоже, что она вообще любит его, да? У него даже имени никогда нет, его называют в сказке просто le prince charmant[120]. Бедняга. И пока он исполняет ее мечты, о его мечтах никто никогда не заботится.
Сара смотрела на город, не зная, что сказать. Неужели этот момент прекрасен, но только не для нее? Она думала – о, здесь, наверху, даже начала верить, – будто все, что есть в их отношениях чудесного, приходит не только от него, но и она дает ему то, что нужно. Вся сила и красота, которую она ощущает в себе, когда находится рядом с ним… неужели всем этим она обязана ему? И на самом деле нет у нее никакой уверенности в себе, появившейся благодаря его вере в нее, а есть лишь проявление его способности предаваться мечтам?
– Как же мне повезло! – Патрик рассеянно погладил ее затылок. – Ты всегда была самой собой. Всегда была настоящей. Ни обманов, ни уловок. Если мужчина может получить тебя… он получает тебя.
Ее сердце отозвалось на слово «тебя», произнесенное так, будто речь шла о наивысшей награде. Будто более дивного приза не могло быть.
– Я не… Так я не Золушка?
– Нет, ты же добрая фея-крестная, которая проходит у нас практику, помнишь? Ты женщина, которая хочет научиться творить собственное волшебство для всех остальных, а не ждет, чтобы кто-нибудь сотворил волшебство для нее. – Он, чуть улыбаясь, смотрел ей в глаза, и в них не было даже намека на смех. – И мне повезло.
Ощущение у нее в животе стало таким же, какое было в стеклянном лифте, который поднимался на пугающую, головокружительную высоту над прекрасным городом.
– Везение-то тут при чем? – проворчала она.
Он устроил ее на место практикантки. Потом охмурил, притворяясь ее наставником. Обманом проложил себе путь в ее квартиру… да еще сделал из себя такого мужчину, в которого женщина не может не влюбиться.
Le prince charmant.
Патрик молчал, явно пытаясь вспомнить хоть один случай, когда везение помогло ему получить то, что он хотел.
– Мне повезло, что ты есть на свете.
Ей пришлось изо всех сил сдерживать слезы. Он мягко сжал ее затылок.
– Allez, Сара, пойдем, поедим.
Патрик повел Сару к лифту, и ее рот широко открылся от изумления. Как, и это все? Конечно, то, что он сегодня уже сделал для нее, было прекрасно, но… Черт побери, будто вернулись самые первые дни ее практики, когда он так часто подмигивал ей или улыбался, заставляя чувствовать себя чертовски особенной, а затем небрежно проходил мимо, будто ничего не произошло. Она не оказывала никакого воздействия на его мир, в котором Патрик жил просто сам по себе. Должен существовать специальный закон, запрещающий любому мужчине приводить женщину на верхнюю площадку Эйфелевой башни, начинать с ней романтический разговор, признаваться ей, как ему повезло, что она есть на свете, – и после всего этого просто идти поесть.
Черт побери, иногда есть польза от того, что она больше не ненавидит его. В противном случае она не сдержалась бы и огрела бы его по голове чем-нибудь тяжелым.
* * *
Огромные стальные балки обрамляли великолепный вид города, открывавшийся со второго этажа Эйфелевой башни. Как только Сара и Патрик вошли, официанты засуетились, будто Сара и Патрик были кинозвездами, которым надо обеспечить идеальное обслуживание. Сара взглянула на Патрика, пока их вели к столику, откуда открывался лучший вид.
