– Чтобы всем было ясно, что ты моя, – поправил он. – Иногда ты преувеличиваешь мои заслуги.
– Мне не кажется, что преувеличиваю, Патрик. И не знаю, возможно ли это вообще. – Румянец залил ей щеки. «Что-то часто я стала краснеть», – подумала она. Он поднес ее руку к губам и поцеловал внутреннюю сторону пальцев. – И мне даже понравилось, как ты желаешь отметить меня, – призналась она и забавно пожала плечами, почти так же, как делал он. – А ты мне позволишь подарить тебе знак, что ты мой? – Дыхание Патрика прервалось, но Сара не смогла бы объяснить почему. Он посмотрел на нее. Она провела ладонью вниз по его руке. По неутомимой мускулистой руке, скрытой рукавом модного смокинга. – Ну, не знаю, может быть, браслет? – Она согнула пальцы вокруг сильного запястья, но, конечно, ее пальцы не могли сомкнуться. – Ты носил бы его, если бы он был достаточно мужским? Кожаным? Или из чего-то другого?
Напряжение покинуло его тело.
– Браслет, – странным тоном повторил он и покачал головой, будто желая прояснить мысли. – Да. Конечно, я носил бы его. – Появилась слабая улыбка, но не обычная озорная, а почти застенчивая. – Я бы очень хотел носить его.
Сара тоже улыбнулась, и ее наполнило счастье. О, ей понравилась мысль о том, что на его сильном запястье будет ее знак. «Мой. Весь мой».
– Теперь дай мне посмотреть на твой пояс. – Он сдвинул платье по бедру к ее талии и смотрел почти минуту, а потом закрыл глаза. – Вот дерьмо.
– Ничего себе комплимент, – заметила Сара, и удивление в ее голосе переплелось с возбуждением и чем-то вроде облегчения. Потому что она была бы сбита с толку, если бы он никак не отреагировал на пояс с подвязками.
А у него уже появилась обычная ироническая усмешка. Глаза его оставались крепко закрытыми, а бедрами он прижался к Саре.
– Сара, – он открыл глаза и внимательно взглянул ей в лицо, – ты ведь знаешь, что обычно я предпочитаю уделять внимание более важным вещам, и не хотел бы, чтобы ты считала меня пустышкой. Как же ты красива!
Она засмеялась от чистого счастья. Иногда Патрик просто заставлял все ее существо светиться. Будто она и вправду была красивой.
– Да ты и сам такой соблазнительный…
– Ну, это само собой, но на самом деле ты любишь меня за острый ум, – бодро ответил он, в то время как его пальцы начали следовать по всем возможным путям, которые им оставил пояс с подвязками. – Ты же знаешь, у меня очень творческий склад ума.
Она опять засмеялась. Ее начало нетерпеливо охватывать возбуждение. Она склонилась к Патрику и положила руки ему на щеки. Совсем недавно Сара была уверена, что ей никогда не хватит смелости сделать это. Но от тех времен ее отделял пронесшийся над ней тайфун эмоций.
– Я не хотела бы, чтобы ты считал меня пустышкой, – поддразнила она его. – Ну разве что чуть-чуть.
«Я люблю тебя», – беззвучно произнес он и, быстро пригнув ее голову, поцеловал, будто поцелуй должен был скрыть его слова.
Она придвинула губы поближе к его уху и тихо прошептала – даже не прошептала, а выдохнула:
– Это как бы тайна, но я тоже люблю тебя.
Глава 34
Патрик потянул за кое-какие ниточки, и ему предоставили лимузин, который довез их до Trocadéro[118]. Оттуда они полюбовались Эйфелевой башней во всем ее великолепии и направились мимо отключенных на зиму фонтанов к подножию башни.
К этому моменту туфли Сары уже убивали ее.
И похоже, что это не образное выражение.
Когда примеряешь туфли, никогда нельзя оставлять без внимания боль, надеясь, что сверкающие туфельки станут удобными, если в них немного походить.
Она посмотрела на Патрика. Конечно. Он-то никакой боли не испытывает. Для него все легко, прекрасно, правильно.
Вытянув шею, она подняла голову, разглядывая головокружительный взлет Эйфелевой башни. Сара уже бывала под ней – конечно, в первый же вечер в Париже пришла сюда! Но тогда рядом не было Патрика. А сейчас его рука обнимала ее. Поэтому, когда Сара смотрела вверх на огромную сияющую высоту стальных конструкций, в которых воплотилась сумасшедшая мечта смелого, решительного инженера, то в поле ее зрения была еще и пылающая золотом голова Патрика и его улыбка.
– Не упади.
Его глаза смеялись.
Только когда Патрик направился к южной опоре, в которой устроен частный лифт для гостей ресторана, Сара поняла, что они оказались возле Эйфелевой башни не просто так, не во время романтической прогулки по вечернему Парижу. Вот это да! Обед на Эйфелевой башне в День святого Валентина! Какую же услугу он кому-то оказал в обмен на такое?
Лифт доставил их на второй этаж, потом другой лифт долго поднимал их на верхнюю площадку[119]. Все это время Сара прижималась к Патрику. Ей казалось, будто желудок поднимается до самого горла. Они скользили все выше и выше, мелькали решетчатые балки, под ними сверкал город, потрясающе прекрасный. Вид из вагона фуникулера на Монмартре теперь казался лишь прелюдией.
– Отсюда видно все, – прошептала она, когда они смотрели сверху на Город Огней. – Весь Париж.
Нотр-Дам, Лувр, Сакре-Кёр и перспектива Сены. Огоньки на ней, движущиеся к морю по мерцающей темной воде. Базилика Сакре-Кёр, совсем маленькая отсюда. То место, где они сидели на ступеньках высоко над миром, теперь оказалось далеко внизу. Как же высоко они поднялись! Пребывание на головокружительной высоте Эйфелевой башни казалось Саре рискованным делом, но она понимала, что стальные балки никогда не подведут.
Она взглянула на Патрика. Он нежно и вместе с тем уверенно смотрел на нее, будто она была его собственным чудом. Как только их глаза встретились, его нежность мгновенно скрылась под ленивым очарованием.
– Здешним salauds, – бодро начал Патрик, а его рука опять и опять поглаживала ее бедро, – могу поспорить на что угодно, нет нужды стараться приготовить хорошую еду, раз у них отсюда открывается такой прекрасный вид. Даже если они будут просто разогревать замороженную пиццу, то все равно получат чертову звезду. – Сара улыбнулась и взяла его за руку. – Tu es jolie. – Его рука мягко, чтобы не испортить прическу, коснулась ее волос. – Если бы ты могла видеть себя на фоне города! Ты великолепна.
