Миссис Филдинг вдруг снова разобрал безудержный смех, и эта благословенная разрядка произвела на нее по-настоящему чудесное воздействие. Слезы заструились по ее щекам, и она не пыталась и не имела никакого желания удерживать их. На душе ее неожиданно потеплело, и она почувствовала, что удивительно проголодалась. Ей захотелось чая… с кексами!
* * *
Пока Кэролайн переживала за Марию Эллисон и тщетно старалась придумать, как утешить ее, Питт сидел за кухонным столом, читая последнее письмо от Шарлотты. Содержание так захватило его, что налитый в чашку чай успел простыть.
Дорогой и любимый мой Томас!
На редкость оригинальным способом я наслаждаюсь последними днями моего пребывания в Париже. Путешествие прошло чудесно, и я не сомневаюсь, что после отъезда из Франции мне сразу захочется более живо восстановить его в памяти. Поэтому я разглядываю все с особым вниманием, стараясь мысленно запечатлеть яркие образы… игру света на речных волнах, солнечные пятна на старых каменных стенах… некоторые здания устрашающе прекрасны и окутаны тайнами древней истории.
Я размышляю обо всех происходивших здесь событиях, о том, как жили и умирали в них люди, о великих битвах за свободу, о периоде террора и торжестве победы… и, разумеется, еще об их нищете и моральных слабостях.
Интересно, приезжая к нам в Лондон, испытывают ли иноземцы такие же взрывные романтические чувства? Видятся ли им в нашем городе великие призраки прошлого: Карл Первый, невозмутимо принявший смерть после многолетней гражданской войны, королева Елизавета, вдохновившая войска на победный разгром Армады, Анна Болейн… и почему всегда вспоминаются казни? Почему они так важны для нас? Восстания, кровопролития и кончины прославленных деятелей… возможно, все они напоминают о жертвенном патриотизме?
Кстати, говоря о патриотической жертвенности, хотя в данном случае, по-моему, патриотизм ни при чем… однако один молодой французский дипломат – зовут его Анри Боннар – только что принес впечатляющую жертву в интересах своего друга. Как говорит наша хозяйка, об этом пишут во всех газетах. Очевидно, он служил в Англии, но вернулся в Париж, чтобы дать показания в том деле, что я описывала тебе, о мужчине, который говорил, что просто не мог убить девушку, поскольку в это время находился в ночном кабаре. В общем, он действительно развлекался в «Мулен Руж»! И этот дипломат провел с ним… целую ночь. Они отправились туда, как любые вполне приличные люди, но засиделись допоздна, когда печально известная танцовщица – Ла Гулю – отплясывала канкан без нижнего белья, как обычно… а потом перешла к еще более постыдным выступлениям. Но они были там вместе! Боннар поклялся в этом – крайне неохотно, могу добавить. Его посол явно будет недоволен. Сегодня весь Париж веселится по этому поводу… и подозреваю, что эти новости уже долетят до Лондона к тому времени, когда ты прочтешь мое письмо. По крайней мере, кое-кого в Лондоне они могут очень взволновать, особенно дипломатов из посольства. Бедный месье Боннар, дорого же обойдется ему спасение друга! Надеюсь, он все-таки не потеряет работу.
Сегодня вечером мы идем в оперу. Ожидается великолепное зрелище. Публика будет разодета по последней моде. Точно так же, как в Лондоне, парад самых изысканных куртизанок, традиционно кокетничающих с постоянными клиентами, хотя мне, разумеется, как благопристойной даме, об этом ничего не известно!
Да, во время этого путешествия я увидела много удивительного, но ничто на земле не заставит меня жить здесь постоянно. И наилучшая для меня новость заключается в том, что уже через несколько дней я буду дома и наконец опять увижу тебя.
Вряд ли ты получал какие-то известия от Грейси, верно? По-моему, она еще не слишком хорошо освоила чистописание, а Джемайме и Дэниелу, разумеется, и в голову не пришло написать домой. Надеюсь, они увлеченно строят замки из песка, ловят крабов и рыбешек в приливных водоемах, поедают сласти и самозабвенно барахтаются в грязных лужах, проводя незабываемо счастливое время.
Представляю, как много тебе приходится работать. Описанное тобой преступление производит зловещее впечатление. Должно быть, оно порождено какой-то тайной трагедией. Надеюсь, ты нормально питаешься и нашел все, что я оставила для твоих нужд. Без нас в доме, наверное, ужасно тихо? Или, напротив, удивительно спокойно? Верю, что ты не забываешь покормить Арчи и Ангуса. Не представляю, что они могли бы позволить тебе забыть о регулярной кормежке.
Очень скучаю и буду счастлива скоро оказаться дома.
Вечно преданная тебе,
Шарлотта.
Томас вновь медленно перечитал письмо – не потому, что невнимательно отнесся к каким-то его словам, а просто из-за того, что ему хотелось продлить ощущение близости с женой. Ему даже казалось, что в коридоре уже звучат ее торопливые шаги, что вот-вот распахнется дверь и она войдет в кухню.
К тому же ее письмо помогло разрешить загадку исчезновения Анри Боннара. Полицейский вдруг невольно улыбнулся. После долгих мучительных размышлений его приятно порадовала мысль о том, что исчезновение француза объяснялось самыми великодушными причинами. Томас надеялся, что посол в Лондоне оценит преданность другу как качество, значительно превосходящее неблагоразумие посещения ночного заведения с крайне сомнительной репутацией. Даже если верны слухи о его скандальной непристойности, молодые люди всегда были склонны посещать подобные места, пусть даже из любопытства и известной бравады.
Не из-за этого ли он пылко спорил с Орландо Антримом? Может, последний стремился убедить его в необходимости поехать и дать показания? И в итоге Боннар, видимо, согласился…
Суперинтендант, поморщившись, допил еле теплый чай – хотя любил обжигающие напитки – и встал из-за стола, забыв о свернувшемся у него на коленях Арчи.
– Прости, дружок, – рассеянно извинился он перед упавшим на пол котом, – получай дополнительное угощение к завтраку. Надеюсь, Арчи, ты понимаешь, что когда приедет ваша хозяйка, вы вернетесь к нормальному рациону питания? Уже не будет никаких лишних угощений. И вам также придется вернуться на вашу собственную лежанку… и тебе, и Ангусу!
Арчи с урчанием крутился возле его ног, оставляя на брюках рыжеватые и белые шерстинки.
Не имея иного выбора, Питт отправился на встречу с Сесиль Антрим, захватив ее непристойные фотографии. Он предпочел бы избежать этого разговора, сохранив свои иллюзии и просто представив, что она могла бы дать объяснения, делающее ее поступки понятными и, в общем, невинными. Ее ведь могли вынудить к этому шантажом, поставив под удар чью-то судьбу, а любой шантажист вполне мог заставить красивую женщину участвовать в таких съемках. Для подобной версии не требовалось даже богатого воображения. Часть прочих фотографий определенно могла бы использоваться для шантажа, если б запечатленным на них персонам светило повышение по службе или предстояло занять более респектабельное положение в обществе. А получаемые таким способом деньги могли бы объяснить стиль жизни Кэткарта и последние приобретения Лили Мондрелл. Но полицейский не мог с легкостью представить Сесиль Антрим в роли чьей-то жертвы. Жизнь в ней била ключом, и она обладала незаурядной смелостью, толкавшей ее на борьбу за собственные убеждения, невзирая на возможные губительные последствия.
