– Его принесла домой Элла. Нашла на твоем чердаке. Моника понятия не имеет, как он туда попал.
Я упираю одну руку в бок.
– Прошу тебя, Юан, – говорю я очень тихо. – Скажи же, черт возьми, что это сделал не ты.
Ответа я боюсь ужасно, боюсь так, что крепко зажмуриваюсь и хочу сейчас оказаться где угодно, только чтобы не быть здесь.
– Да-да, давай говори, – цедит сквозь зубы Орла, – и не лишай нас удовольствия выслушать все подробности.
Секунды тянутся бесконечно долго, но он все молчит. Я открываю глаза, смотрю на него. Он стоит, расправив плечи, руки свисают, пальцы расслаблены. Но я нутром чувствую, что эта свободная поза у него притворная. В душе у него сейчас агония. Готова жизнь свою поставить на кон, что это именно так.
– Рассказывай, что там произошло, – требую я. – Ты слышишь?
Он сужает глаза и неохотно встречается со мной взглядом. Словно просит пощады. Я могла и не задавать своего вопроса, ответ написан на его лице.
Но мы с ним уже давно не дети, и я теряю терпение.
– Ну что молчишь? – Мой вопрос звучит отрывисто, почти грубо.
Он смотрит в потолок, разрисованный трещинами, протянувшимися по штукатурке от одного угла до другого.
– Я тогда много выпил. Встретил Розу два раза: вечером, еще было не очень поздно, еще до того, как успел нажраться, а потом еще раз, уже позднее.
Он запинается, умолкает. Откашливается.
– В первый раз она мне сказала, что потеряла браслет. Я пообещал поискать и минут через пять, даже меньше, нашел его в траве. Но тут начался дождь, я выпил еще водки и увидел на берегу Орлу.
Он пожимает плечами, бросает на меня взгляд, беспомощный и недоверчивый одновременно.
– Ну и все пошло как-то не так. Орла сказала, что твердо решила оставить ребенка, все рассказать моим родителям…
– Нечего меня во всем обвинять, – встревает та. – Ты просто не хотел брать на себя ответственность.
– Заткнись! – кричу я, резко поворачиваясь к ней. – Речь не о тебе.
– А во второй раз я встретил Розу, когда Орла совсем достала меня, ходила следом и канючила. Было уже поздно, и я лыка не вязал, – продолжает Юан. – Дождь уже кончился, и я пытался выбраться к нашему лагерю и к своей палатке, но было очень скользко, а я был такой пьяный, что никак не мог понять, что хожу кругами. Она снова спросила, не видел ли я ее браслета, и я сказал, что нашел, но…
Он снова умолкает. Губы его дрожат. Он закрывает лицо ладонью, голос едва слышен.
– Сказал, мол, что с возу упало, то пропало. Или рыбка плыла, назад не отдала. В общем, что-то в этом роде. И пошел дальше.
Меня передергивает.
– Юан, этот браслет достался ей от матери!
– Знаю.
Я гляжу ему в глаза и вижу в них отсвет страдания – годами он предавался самобичеванию, корил себя за свой поступок.
– Но это еще не самое худшее.
Голос его все время прерывается, словно слова, которые он произносит, с трудом протискиваются сквозь горло.
– Я сказал, мол, если хочешь браслет обратно, сама поищи, и сделал вид, что бросаю его в озеро. Не мог же я подумать тогда, что она полезет его искать.
Внутри меня все будто застыло, даже кровь перестала струиться по венам.
– А она?
– Не знаю… честное слово, не знаю. В конце концов Орла оставила меня в покое, и я кое-как добрался до лагеря. Я об этом и не вспомнил бы, если б ты тогда не сказала, что она, наверно, утонула из-за тебя, и я стал вспоминать эту ночь, не сразу, постепенно, а потом, уже через несколько недель, разбирал рюкзак, нашел браслет и понял, как там было на самом деле, хотя помнил я это плохо.
– Значит, все эти годы ты знал, что она погибла вовсе не потому, что я ее толкнула?
– Да.
К его чести, он при этом смотрит мне прямо в глаза.
Сердце мое сжимается. Тело все тяжелеет, ноги подкашиваются, и я падаю на стул. И начинаю раскачиваться взад-вперед. Хочется заплакать, но глаза мои остаются совершенно сухими. Хочется что-то сделать, чтобы прошлое исчезло, чтобы ничего не было: ни воспоминаний, ни ночных кошмаров, ни чувства вины, а теперь еще и Юана тоже. Я верила ему, как никому на свете. Полностью и безоговорочно. Я любила его, мы с ним были близки, я почти молилась на него, я обладала им, защищала его, я тянулась к нему и желала его. Господи, помоги… я даже подумывала бежать с ним. Я уязвила Пола в самое сердце, предала его, я рисковала счастьем моих дорогих девочек, и все это время он отлично знал, что к смерти Розы я не имею никакого отношения.
Поднимаю голову, гляжу на него:
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Я пытался.
– Выходит, плохо пытался.
В груди моей вспыхивает отчаянная ярость, я вскакиваю с места и изо всей силы, наотмашь залепляю ему пощечину, потом другую. Он даже не защищается… впрочем, мне от этого не легче.
– Сволочь! Слизняк! Сволочь! Ты ничем не лучше этой гадины!
– Да, ты права… Сволочь и слизняк… Ты имеешь право сердиться на меня…
– Сердиться?! – ору я. – Да я сейчас с ума сойду от бешенства! Ты хоть можешь представить, какая это невыносимая боль… какое это подлое предательство и…
Я умолкаю, качаю головой и начинаю расхаживать, мерить шагами комнату.
– Я никак не мог выбрать удобное время, чтобы признаться тебе…
– Выбрать удобное время? Чего его выбирать? Любое время было бы удобное! – Я продолжаю ходить вокруг него. – Когда я не могла встать с постели, когда меня мучили кошмары, когда я была больна, а ты вернулся в Шотландию. Черт побери! Да хотя бы две недели назад, когда тут объявилась эта крыса. – Оборачиваюсь к нему. – Когда угодно и как угодно, но только не так, Юан. Я должна была услышать об этом от тебя, а не от этой.
Орла стоит в тени. Закуривает и шагает ко мне:
– А он ведь и правда предал тебя, Грейс. Разве нет?
Она хочет положить руку мне на плечо.
– Пошла прочь! – Я грубо толкаю ее, и она чуть не падает на своих каблуках. – Не прикасайся ко мне! – Перевожу взгляд на Юана. – И ты тоже!
Я стою у окна. Небо уже почти черное. Непогода разбушевалась не на шутку. По подоконнику, по стеклам бьет град не переставая, словно бесконечная барабанная дробь. Некоторые экземпляры величиной с мячик для гольфа. Вспоминаю, как в детстве мы с Юаном выбегали из дома и прыгали во дворе, визжа от боли и удовольствия, когда градины били нас по голове, по лицу, оставляя на коже синяки.
– Я уже точно собирался все тебе открыть перед тем, как поехал поступать в университет, – говорит он. – Но мама сказала, что ты обручилась, что у тебя есть жених. А потом я подумал, что ты уехала. Мне казалось, что ты полюбила Пола и про все забыла.
