— Ну вот, ботиночки испортил, — сказал сержант, криво усмехаясь.
Пендергаст посмотрел на его значок.
— Сержант Малвейни, боюсь, что мне потребуется ваш катер.
Сержант взглянул на спецагента, стоявшего по колено в воде, и широко улыбнулся.
— Ты боишься, что тебе потребуется этот катер? — растягивая слова, повторил он. — А я боюсь, что мне потребуется разрешение. Потому что я не собираюсь за просто так отдавать кому-то собственность полиции, будь он хоть самим Эдгаром Гувером.[43]
Его крепкий напарник фыркнул и заиграл мускулами.
— Поверьте, сержант, случай чрезвычайный. Я действую в соответствии со статьей триста два-б-два «Единого кодекса»…
— А, у нас тут юрист объявился! Чрезвычайный случай. И что же в нем чрезвычайного?
Поправив пояс и висевшие на нем наручники с ключами, Малвейни склонил набок голову, как бы приготовившись слушать.
— Жизнь человека в опасности. Мы, конечно, очень мило беседуем, но боюсь, сержант, у меня больше нет времени обмениваться репликами. Это мое первое и последнее предупреждение.
— Слушай, у меня вообще-то приказ. Следить за подходами к Виллю с воды. И я не собираюсь отдавать катер только потому, что ты этого хочешь.
Сложив на груди похожие на окорока руки, сержант с высоты своего положения улыбнулся Пендергасту.
— Мистер Малвейни!
Пендергаст наклонился над планширом, словно хотел сказать сержанту что-то на ухо. Тот согнулся, чтобы лучше слышать, и в тот же момент кулак Пендергаста ударил его в солнечное сплетение. Громко ахнув, Малвейни перегнулся через планшир, и Пендергаст резким движением сбросил его в воду, взметнувшуюся фонтаном брызг.
— Какого черта…
Инспектор потянулся за пистолетом.
Пендергаст рывком поставил мокрого сержанта на ноги и, вытащив его пистолет, направил его на инспектора.
— Бросайте оружие!
— Как вы смеете…
Выстрел заставил инспектора подскочить.
— Ладно, ладно. О Господи.
Он вытащил пистолет и бросил его на берег.
— Ну и замашки у ФБР.
— Предоставьте мне заботу о протоколе, — парировал Пендергаст, не выпуская хрипевшего Малвейни. — От вас требуется лишь покинуть катер. Немедленно.
Напарник сержанта осторожно спустился в воду. Пендергаст одним махом взлетел на кокпит и, заведя мотор, отчалил от берега.
— Извините за доставленные неудобства, джентльмены, — крикнул он, выруливая на середину реки. Мотор взревел, и катер исчез за поворотом.
70
Собрав волю в кулак, д’Агоста восстановил дыхание и сосредоточился на своей миссии. Он должен освободить Нору. Перестав думать о своем заточении, он немного успокоился. Проблема была не в том, что он застрял, а в слишком скользких стенках ниши. Он просто не мог найти точку опоры, тем более одной рукой. Он обломал ногти, пытаясь сдвинуться, вместо того чтобы найти острый и прочный предмет, который поможет ему зацепиться за стены и вытолкнуть себя из ловушки.
Зацепиться… вцепиться…
Недалеко от его руки лежала человеческая челюсть с торчащими зубами. С трудом выгнувшись, д’Агоста сумел протянуть руку и схватить челюсть. Потом, чуть отодвинувшись от стенки, он вонзил челюсть в трещину на верхнем своде ниши и, извиваясь и проталкиваясь вперед, сумел наконец освободиться.
Выбравшись из ниши, он, тяжело дыша, поднялся на ноги. Вокруг было тихо. Видимо, зомби и его преследователи поднялись наверх, чтобы выяснить отношения с демонстрантами.
Вернувшись в главный туннель, он осторожно исследовал его, освещая зажигалкой. Проход кончался тупиком. По обе его стороны располагались земляные некрополи с деревянной крепью, но ни один из них не был похож на каменное подземелье, запечатленное на видео. Он вообще не встретил здесь ничего похожего — даже камни были совсем другие. Надо искать дальше.
Возвращаясь назад по собственным следам, д’Агоста обошел колодец и снова очутился в усыпальнице со сводами. В ее стенах было множество низких железных дверей, которые вели в семейные склепы. Он проверил их все, но Нору нигде не обнаружил.
Все больше впадая в отчаяние, он пошел назад, постоянно теряя и находя свой след, и наконец вернулся в центральную усыпальницу. Там он остановился, пытаясь представить себе схему расположения помещений, через которые прошел. В усыпальнице было четыре двери: одна вела в катакомбы, вторая — в туннель, заканчивающийся тупиком, из которого он только что вышел. Оставались еще две.
Он наугад выбрал одну из них.
За ней тоже начинался проход, который сулил кое-какие перспективы — стены его были сложены из камней, скрепленных цементом. Не совсем таких, какие были на видео, но довольно похожих.
Пахло здесь преотвратно. Д’Агоста на мгновение зажег огонь, стараясь экономить бензин в зажигалке. Заплесневелые стены были заляпаны грязью. Под ногами скользила какая-то мерзкая жижа.
Вдруг из темноты донесся слабый сдавленный крик — короткий, пронзительный и полный ужаса…
— Нора?
Держа в вытянутой руке зажигалку, д’Агоста бросился в проход.
71
Плок возглавил прорыв демонстрантов, и они устремились в церковь, переворачивая алтари и украшенные фетишами святыни. Когда жрец упал, сектанты в растерянности отступили в глубь помещения, смущенные численным превосходством нападавших. Плок понял, что преимущество на их стороне, и решил немедленно им воспользоваться. Толпа повалила к главному алтарю. Там стоял окровавленный столб, у которого приносились в жертву животные. Рядом с ним растеклась лужа крови, вызвавшая у демонстрантов взрыв ярости.
— Уничтожим эту бойню! — закричал Плок.
Люди начали карабкаться на помост, где стоял алтарь и загон для жертвенных животных. Повалив столб, они принялись опрокидывать ящики и корзинки, вываливая из них священные реликвии.
— Осквернители! — прогремел голос Боссона.
Он стоял над телом поверженного жреца, которого затоптала толпа. Боссон тоже пострадал — когда он шел по проходу, по его лбу стекала струйка крови.
Голос Боссона произвел на местную братию магическое действие. Она прекратила отступление и на минуту застыла, готовая дать отпор. Кое у кого в руках засверкали ножи.
— Мясник! — крикнул какой-то демонстрант Боссону.
Плок понял, что пора выводить народ на улицу. Оставаться в церкви становилось опасно.
Один из сектантов вдруг с криком набросился на демонстранта, угрожающе размахивая ножом. Завязалась короткая яростная борьба, закончившаяся всеобщей потасовкой. Поднялся отчаянный крик, кто-то был ранен.
