Он хмыкнул.
— А пока приставил к нему двух парнишек на обучение. Чтоб они рядом торчали и от его имени говорили, — закончил, как Пий объяснял, — по эфиру.
Радио все равно никому не известно. Как и азбука Морзе.
— А прикончить этого, пришлют неизвестного. Пусть живет и торгует, пока нужен.
— Ты и меня для того рядом держишь?
— Слушай, — поворачиваюсь к нему. — Надоел. Иди куда хочешь, хоть к Синему, хоть в задницу или с Бирюком проповедовать. Можно подумать, заставляю рядом торчать. Мы не побратались, но считал тебя другом. Не зря позвал прикрывать мне спину и позволил самостоятельно набирать людей в охрану. Видать, ошибся. Все ждешь подлости. Проваливай! И чтоб завтра больше не видел.
Он не ушел и заговорил далеко не сразу.
— Рабыни используются симиа, пока они способны рожать. Наши отцы просто приходят и насилуют человеческих женщин, если не хватает ума не сопротивляться. Нельзя сказать, что так уж плохо им живется. Уж не хуже какого борделя. Да и кормят, за здоровьем следят. Правда, каждый год производят на свет очередного ребенка, если не помрут от лихорадки или истекая кровью. И мы появляемся на свет ненавистные своим матерям, как не любимые нормальными родителями байстрюки, о которых все знают. И почему-то никто не задумывается, откуда сплошь мальчики. А девочек появляется не меньше. Но они бесполезны. Тоже бесплодные. Какой смысл растить, кормить и воспитывать, если нельзя приспособить под некую работу? Полно на улице уже подростков человеческих для мытья полов и прочих дел. Их просто давят прямо при появлении на свет.
Он опять долго молчал.
— Не всех. Какое-то количество оставляют в живых. Не из доброты, а потому что кто-то должен возиться с малышами. До семи лет мы в детской стае-агеле, и людей к нам не подпускали.
Слово «агела» явно из того же лексикона, как в первом разговоре. Спартанское. Вряд ли случайность.
— Они с нами играют и учат, пока не приходит время идти выше, в боевую дружину. Мамки. Некоторые уже старые, и им заранее готовят смену из совсем молоденьких. Всякие бывают, как и люди. Добрые, ласковые, противные, злые. С малолетками без жесткой руки нельзя, а кто станет сильно жалеть, та исчезнет. И все понимают куда. Потому что нас сознательно стравливают между собой. Отбирают лучших и самых сильных. Отмечают умных и умеющих уйти от наказания. И при этом беспрекословно выполняющих приказания старших. Кто слишком себе на уме, ломают или забивают для науки остальным. Это я уже потом понял, повзрослев. Так уж получилось, что, уже став воином, встретился с одной из мамок. Она была меня чуть старше и совсем не красавица, но сердце замирало при ее виде, и не мог два слова толком сказать. Мы, в общем, регулярно бордели посещаем, и наивным не был. Про любовь плотскую все знал. Но это было не то! Совсем иное!
Все это время Пирр говорил спокойно монотонным голосом, и тут впервые прорвались эмоции.
— Мы стали встречаться. И случилось то, что неизбежно в таких случаях и категорически запрещалось нам обоим. Семья для мальчика из полулюдей — воинский отряд. Для нее — воспитанники-малолетки, и если жжет в том самом месте, можно дать симма по разрешению. Не такому, как я. Идиотские правила, неизвестно зачем существующие. Мы все равно не могли испортить породу при всем желании.
Он опять помолчал.
— Был там один обезьян, вечно докапывающийся до мамок. Гнилая душа, получающий удовольствие от чужих страданий. Не все они такие. Агрессивные — да, но не глупые и со своим кодексом чести. Этот у хозяина питомника в ближайших подручных состоял, и урс ему доверял.
Я отметил для себя потом уточнить. Зверолюди не жили вместе. Они поделили Европу достаточно четко. Аперы в Галлии и Иберии, урсы — в Италии и Британии. Балканы за латранами. Впрочем, между собой они точно так же воевали, как у нас люди. За землю, недра и прочее.
— Застукал он нас. И с огромным удовольствием пообещал доложить. Ну я его и убил. Он уже и старый был, а все ж настоящий и силен, да и драться умел. Шум мы подняли изрядный, и меня видели. Я хоть и правильно воспитан, но сдаваться не стал. Ушел через забор. Вряд ли кому дело было до моей девушки, но если б попался, непременно бы спросили о причине убийства. И тогда и ей пришел бы конец. Под пыткой молчать трудно. Уж лучше побег, потому что армия не примет. Однополчане б не поняли нападение на вышестоящего, а правду сказать не мог. Значит, мои проблемы. Не общие. Каждый отвечает за свое. Морда у меня нормальная, и никто лишних вопросов не задавал, когда на корабль нанялся. Из-за моря выдачи нет — это все знают.
Забавно, как сходимся в этом.
— Только вместо работы моряком обеспечили колодкой на шею и посадили к веслу. Уже на этом берегу я ушел, прикончив надсмотрщика и капитана. Терять стало совсем нечего, городишко плевый, через час нашли бы, вот и пошел в сертан. Мог бы и сдохнуть, да Бирюку попался. Он дерущихся с обидчиками за правое дело уважает, а я заявил — свободный. Не было права удерживать и в раба превращать. Пришлось бы, вторично убил людолова. Вот и все, — после паузы. — Не слишком замысловатая история? Назад возврата нет. Такое не прощают. А здесь Пророчица говорит про равноправие. Для всех. Про жизнь для девочек. Я за ней пойду до самого конца, если понадобится — умру, защищая.
Ну, что-то такое и предполагал. Многие принимают веру не по велению сердца, а потому что старший в семье согласился. Общество такое, сильно патриархальное, и ничего ужасного в переходе от молитв одному богу к другому большинство не видит. Танит, Астарта или Юнона — суть одна. Но рыжий был вполне искренен и горел энтузиазмом без подсказки Бирюка. Он и ко мне поэтому прицепился, а не из-за желания стать самостоятельным. Как и Писарь, хотел быть рядом с Пророчицей.
— Светает, — после длительного молчания говорю. Внизу уже разводили огонь в очагах для приготовления еды. — Поднимай своих. Сегодня будет много крови.
Я никогда не был религиозным и даже сейчас не положусь, что на том свете нечто ждет. Но людям вера нужна. Поэтому последняя молитва перед боем. Мария выдала буквально перед выступлением.
— О, Всевышний, сотворивший в беспредельной мудрости своей мир несовершенным. Если б не существовало страданий и зла, мы были б лишены возможности творить добро.
Люди повторяли за мной. Здесь не было чужаков, но от их горящих фанатизмом глаз мороз драл по коже.
— Ступив на дорогу веры, уже не свернешь, ибо это толкнет ко злу. Если уж пришло время моей смерти, пусть она пойдет на пользу общине. Мы соберем народ святой, и возглавишь Ты его во имя справедливости. Даруешь победу во Имя Твое, и будут служить все Тебе не за страх, а за совесть.
Таза расположилась не в самом ущелье, как большинство здешних поселков на склонах с обеих сторон. Чем выше, тем круче и больше деревьев. Когда-то вся гора была покрыта лесом, но его постоянно вырубали для своих нужд местные жители, и сейчас он только местами сохранился. Ступенчатые террасы целиком заняты огородами. Земля настолько ценна, что дома мастырят один на другой. Плоская крыша служит двориком для следующего. Каменные изгороди защищают поля от потрав и иссушающих ветров. Они невысокие, но создают кучу препятствий при подъеме. В нижней части горы сплошные виноградники, зажатые между стенок. Внизу изгороди невысоки и разграничивают большие поля, а с высотой полевые участки становятся мельче и стенки вдоль них ставятся выше. Это делается не только для очищения участка, но и на случай нападения. Поднимаешься в гору через бесконечное количество препятствий, за которыми прячутся защитники, а когда, потеряв немалое количество бойцов, доходишь до домов, они представляют из себя самые настоящие крепости с бойницами, и с верхних этажей тебя обстреливают, пока пытаешься вломиться. Не зря Таза считается неприступной.
