ногами к порогу шатра; когда кто снимет с себя свое оружие, то слагать его на правую сторону, вынуть лук из сайдака, опустив тетиву, не оставлять в колчане стрел; не есть снега и не мыть платье в орде…»[1050]
Как явствует из сочинения ал-Муфаддаля, монгольский дипломатический ритуал непосредственно связан с нормами обычного права монголов и их шаманскими верованиями, узаконенными в «Книге Великой Ясы». Это дало основание Ю. В. Сочнову сделать вывод о том, что «сохранение шаманских традиций при дворе монгольского правителя было явным нарушением шариата (выделено мной. — А. М.). Широко возвещенное принятие Берке ислама на деле оказалось чисто внешним, совсем не означавшим проявления какой-либо религиозной нетерпимости, хотя симпатии хана, безусловно, изменились, а это также имело немаловажное значение»[1051].
Косвенное подтверждение мнения российских исследователей мы находим у арабского историка Ибн Василя, который извещает о том, что в конце жизни Бэрх-хан, сокрушаясь по погибшим в войне с иль-ханом Хулагу, говорил: «Грустно мне, что монголы убивают друг друга, но что придумать против того, кто изменил Ясе Чингисхана (выделено мной. — А. М.)… Да посрамит Аллах Хулагу этого, погубившего монголов мечами монголов. Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю!»[1052]
Если Бэрх-хан и ил-хан Хулагу не смогли поделить завоеванные территории и общую добычу, то, как свидетельствует армянский летописец Киракос Гандзакеци в своей «Краткой истории», «двое братьев его (Мунх-хана. — А. М.), Арик-Буга и Гопилай (Хубилай. — А. М.), (после кончины Великого хана Мунха. — А. М.) стали враждовать (1260–1264 гг. — А. М.) между собой из-за царской власти (в споре за престол Великого хана. — А. М.). Гопилай, разбив и уничтожив войско Арик-Буга и обратив его в бегство за пределы страны, победил и сам воцарился. Хулагу был братом их и Мунх-хана. Он помогал Гопилаю. Беркай (Бэрх-хан. — А. М.) же, владевший северными областями, помогал Арик-Буге…»[1053]
Хубилай, опираясь на армию, с помощью которой он к тому времени контролировал большую часть Китая, относительно быстро смог одолеть своего соперника в борьбе за престол Великого хана, а вот Хулагу и Бэрх-хан умерли, так и не добившись своих целей. В 1265 г. скончался Хулагу, а через год умер и Бэрх-хан. Это случилось во время похода против преемника Хулагу, его сына Абага-хана.
В связи с кончиной Бэрх-хана интересное мнение по поводу системы престолонаследия в Золотоордынском улусе высказал Г. В. Вернадский: «Берке не оставил сыновей. Если бы он имел возможность назначить наследника, его выбор, вероятно, пал бы на князя Ногая[1054], который проявил себя выдающимся военачальником и которого он, по всей видимости, очень любил.
Однако Ногай не мог стать наследником престола улуса Джучи. Его отец, Татар, был сыном Бувала, седьмого сына Джучи. А все еще жили два внука Бату: Мунх-Тумур и Туда-Мунх, оба — сыновья Тугана. Ввиду высокого престижа Бату как основателя ханства кипчаков (Золотоордынского улуса. — А. М.) представляется вполне естественным, что избирательное собрание предпочло его внуков Ногаю. Поэтому именно Мунх-Тумур, а не Ногай наследовал Берке в качестве хана кипчаков (Золотоордынского улуса. — А. М.).
Поскольку к тому времени Ариг-Буга сдался Хубилаю (1264 г.), последний являлся бесспорным хозяином империи, из чего мы можем заключить, что Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура в качестве хана (улуса Джучи или Золотоордынского улуса. — А. М.) (примерно в 1267 г.). Ногай, однако, представлял собой слишком видную фигуру, чтобы полностью уйти со сцены»[1055].
Ногай действительно никуда не ушел и при четырех последующих ханах Золотоордынского улуса играл ведущую роль не только в военных действиях, но и в политической жизни улуса.
Как явствует из «Истории Вассафа», противоборство иль-хана Хулагу и Бэрх-хана продолжили их преемники — Абага и Мунх-тумур: «эта вражда была постоянною и продолжительною…» Впрочем, были и мирные передышки. «Великий хан Хубилай, — замечает Г. В. Вернадский, — оказывал давление как на Абагу, так и на Менгу-Тимура, чтобы уладить их разногласия. В результате в 668 г. гиджры (1269–1270 гг.) они заключили мирный договор…»
Если факт примирения Мунх-тумура и Абаги и означал хоть какое-то влияние Хубилая на дела бывших «подчиненных» удельных ханов, то первые же деяния нового владетеля Золотоордынского улуса явно демонстрировали его стремление к независимости.
Так, в самом начале своего правления Мунх-тумур (правил в 1266–1282 гг.) приказал отчеканить монеты со своим именем и семейной тамгой (символом). Другим таким шагом стало предоставление русской церкви ярлыка (1270 г.), освободившего ее от налогов и утвердившего значительные привилегии русскому духовенству:
«Вышняго силою и вышняя Троицы волею[1056] Менгу-темирово (Мунх-тумура. — А. М.) слово.
Людским Баскаком и Князем, и полководным (полномочным. — С. Л.) Князем, и Данщиком и Писцом, и мимоездящим Послом, и Сокольником, и Пардусником, и Бураложником, и всем Пошлинником.
Чингий (Чингисхан. — А. М.) Царь, потом кто ни будет (следуя „Книге Великой Ясы“. — А. М.), дали есмя жалованный грамоты Русским Митрополитом и церковным людем, тако молвячи, чтоб есте и последние (последующие. — А. М.) Цари по тому ж пути пожаловали (здесь и далее выделено мной. — А. XI.): Попов, и Чернцов и всех богодельных людей, да правым сердцем молят за нас Бога, и за наше племя, без печали, и благословляют нас, и не надобе им дань, и томга (тамга), и поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни корм.
И как первые Цари их пожаловали и мы, Богу моляся, и их грамот не изыначивая, по тому ж жалуем.
Во всех пошлинах, не надобе им ни которая Царева пошлина, ни Царицына, ни Князей, ни Рядцев, ни Дороги, ни Посла, ни которые Пошлинников, ни которые доходы; или что церковные земли, воды, огороды, винограды, мельницы, зимовища, летовища, да не замают их, а что будет взяли, и они отдадут безпосульно.
А что церковный люди: Мастеры, Сокольницы, Пардусницы, или который слуги в работницы, и кто не будет их людей, тех да не замают ни начто: ни на работу, ни на сторожу; или что в законе их иконы и книги, или иное что, почему Бога молят, того да не емлют, ни издерут, ни испортят.
Да не кленут нас, но в покои молятся за нас.
А кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится, и умрет злою смертию.
А Попове един хлеб ядуще, и во едином месте живуще, и у кого брат или сын, и те по тому ж пожалованы будут; аще ли от их отделилися, из дому вышли, и тем пошлины и дани давать.
А Попове от нас пожалованы по первым грамотам, Бога молят стояще, и нас благословляюще… И сию грамоту видяще и слышаще Попове и Чернцы, ни дани, ни иного чего не дают; а кто возмет, Баскаци наша и Княжие
