Меня направил по этой дороге вполне настоящий Пророк, не самозванец. Я знаю, что делать и куда идти. И, к сожалению, спешу, потому вынуждена попросить о помощи. Я читала, что в отражениях время — относительная величина. По ощущениям и воспоминаниям я провела здесь жизнь, но…
Ворон отвернулся и щёлкнул пальцами.
— Я позаботился о том, чтобы, по меркам остальных миров, ты провела тут всего лишь мгновение… Я помогу тебе, сестра по небу и падению, и приму твой выбор, но знай: я всё ещё зол. Я ненавижу это.
— Что именно? — я знала ответ, конечно. Но хотела, чтобы он сам это сказал.
— То, что именно такие, как ты… Почему вы просто не умеете смолчать, поступить разумно и осторожно, не быть настолько..?
— Собой?
Он хохотнул, и этот смех был признанием поражения.
— Собой.
Я мягко улыбнулась и осторожно положила ладонь ему на плечо.
— Мы те, кто мы есть. Никакие стандартные обличья этого не изменят… Спасибо тебе за всё, ворон. Мне пора идти… Не будешь против, если я заскочу к Любве ненадолго?
— Заскочи, она будет только рада, что успешно спасла очередного ангела. И Атиен?
— Да?
— Возвращайся.
*
— Ну привет, всё-таки-ангел, — сказала Любве. — Рада за тебя.
Я приветливо улыбнулась и с любопытством осмотрела уютную комнату с окнами, выходящими во множество городов сразу, и тенями, ластящимися к Любве (или той, что называла себя так), как заигравшиеся коты.
Вообще надо сказать, что изменения, которые произошли с Центром, его посетителями и работниками, поражали. Блуждая по бесконечным коридорам, которые то и дело превращались то в античные павильоны, то в восточные комнаты, то во вполне современные умные пространства, я поневоле начала гадать: а сколько вообще у этого так называемого “центра” лиц, комнат, обличий? И чем он является на самом деле?
Впрочем, наверное, следовало признать, что я пока не готова до конца знать полный ответ на этот вопрос… При условии, что он существует, этот ответ.
— Спасибо, — ответила я Любве мягко, — за всё. И прости меня за грубость, пожалуйста. Я… мне следовало слушать тебя внимательнее.
Любве покачала головой так, что колокольчики, вплетённые в её волосы, зазвенели. Тени на стене заплясали от этого звука в им одном понятном, особенном ритме.
— Не кусай больше, чем можешь проглотить, дорогая, — посоветовала Любве насмешливо. — Мой тебе совет, слова вроде “мне следовало” или “могло быть” просто забудь. Они никогда не имеют значения. Не надо сотрясать ими воздух зря.
— Понимаю. Просто не совсем приятно вспоминать, что была такой слепой дурой, но при этом ещё и считала сумасшедшей тебя.
Смех слился с переливом колокольчиков, и я удивлённо прищурилась, отметив, что тени на стене складываются очень странным образом… Как будто распахнутые крылья.
Интересно.
— Ну, это как раз обычное дело. Песня “какой дурак я был” и “как я мог не слышать и не видеть” — это классика человеческого существования. Константа, можно сказать. Знаешь ли, какой бы умной ты сама себя ни считала в текущем моменте, позже непременно придёт час, когда ты только и скажешь “ну и дурой я тогда была”. И кстати, о глупостях. Чем ты так расстроила его?
Крылья на стене раскрылись широко, угрожающе. Думается мне, что они принадлежали хищной птице, как и мои собственные.
— Расстроила? — кого “его”, я переспрашивать не стала. Изображая идиотизм, переигрывать всё же не стоит.
— А разве нет? Он зол, хотя вроде не должен бы: ты с самого начала ему понравилась, а теперь выиграла. Обычно это делает его счастливым, в эту игру он играет, чтобы проиграть. Но ты… почему он огорчён и зол? Я была уверена, что в этот раз он порадуется.
Тени от крыльев на стене так очевидны, что я не могу понять, как он до сих пор их не заметил. Перья шевелятся от невидимого ветра, подрагивают, отражая настроение хозяйки — она взволнована.
Должно быть, она не любит, когда его огорчают.
— А как ты узнала, что он злится?
Любве бросила на меня слегка раздражённый взгляд.
— Он, признаёт он сам то или нет, давно стал для пятого отражения одним из хозяев. Тени перенимают его настроение охотно, твари повинуются даже не слову, а только мысли, реальность перестраивается по желанию… Пятое отражение любит ангела, решившего остаться тут добровольно. И мне, его врагу и по совместительству почти подчинённой, по поведению отражения всегда понятно, что он испытывает. Так почему?
Я задумчиво посмотрела на неё.
Врагу и подчинённой по совместительству, значит.
Ага. Но то, о чём я думаю, не может ведь оказаться правдой? Или может? Что, если я ошибаюсь и просто так выдам сейчас чужой секрет? Но как не проверить…
— Понимаешь, — сказала я, — всё дело в Лариэль.
Что же, по выражению её лица смело можно заключать, что эксперимент удался.
Вот тебе и умирающие навсегда ангелы... Интересно, хоть одна из непреложных истин, которые я считала незыблемыми основами бытия, имеет хоть что-то общее с подлинным положением вещей? Или мне всё же авансом стоит смириться, что всё, что я якобы знала, просто заблуждения и ложь?
— При чём тут Лариэль? Откуда ты вообще знаешь это имя?
— Он упомянул его, когда узнал, что мне предстоит спуститься в седьмое отражение. Кажется, это рана, которая не заживает никогда, и каждый раз будет открываться. Из седьмого отражения ангелы ведь не возвращаются, так? Они умирают навсегда. Правда, Лариэль?
Она застыла на пару мгновений, будто не зная, прибить меня, сбежать или наорать.
Но она была умна и выбрала очевидное — рассмеяться.
— Голубь подсказал или сама догадалась?
— Не знаю, — ответила я вполне откровенно. — Это всё — тени.
— Значит, отражение решило рассказать тебе… Неожиданно. Кажется, тебе благоволят, Атиен. Даже не знаю, поздравлять или сочувствовать: благосклонность пятого отражения — это всегда одновременно благословение и ловушка. Особенно для ангела.
Мне хотелось много чего спросить по этому поводу, хотя инстинкт подсказывал: к тому, что может рассказать Лариэль, я не вполне готова. За последние дни я успела убедиться, что есть на этом свете очень много секретов, настолько непостижимых, что даже приближаться к ним следует с осторожностью.
Но… как там я сама же сказала ворону — мы те, кто мы есть?
Неоспоримая правда про меня в том, что я тоже сорвала бы яблоко. И тоже постаралась
