– Можете не сомневаться, светлейший, первый же сказитель, который нам встретится, сразу узнает о том, как Шонсу и Нанджи в смертельном поединке победили десятерых воинов. Нанджи совсем забыл про славу. Рот у него открылся, но оттуда вырвался только стон. Вот и хрустальный башмачок – с ним одним Золушка может вполне счастливо прожить всю оставшуюся жизнь.
– Не Шонсу и Нанджи, – торжественно заявил Уолли, – а Нанджи и Шонсу.
Это он начал.
Джа улыбнулась ему. Зорька спала. Даже старик чувствовал себя лучше: он уже выпрямился и теперь слушал. Катанджи… Катанджи смотрел на Уолли совершенно растерянно. Похоже, кроме него, никто не знает, что Уолли не может понять, почему его оправдали.
– Знаете, светлейший, – задумчиво сказал Имперканни, – я не беру на себя смелость давать вам советы… но мне кажется, в вашем случае можно вспомнить и тысяча сто сорок четвертую сутру.
Старшие любили упоминать в присутствии младших неизвестные им сутры так делали все. Йонингу нахмурился, потому что, как правило, Шестые в этой игре на стороне победителя. Нанджи с растерянным видом закусил губу. Тысяча сто сорок четвертая? Последняя? Может быть, Имперканни хочет проверить Уолли?
Уолли сосредоточился, и вспышка радости разогнала и чувство вины, и усталость, которые так давно его преследовали. Боги к нему благосклонны. То, что случилось, – не испытание, испытания бы он не выдержал, это урок, и урок пошел на пользу. Он вовсе не неудачник, он все еще избранник Богини. Облегчение его было столь же велико, как и радость Нанджи.
– Конечно! Почему бы и нет? Отличная мысль, светлейший Имперканни! Он закинул голову и разразился потусторонним смехом Шонсу, от которого ласточки взмыли в воздух, который напугал лошадей и мулов на лугу, разбудил малыша и гремел над мертвыми телами, как колокол в храме.
ПОБЕДА!
Четвертая клятва
Счастлив тот, кто спас жизнь соратника, но если двое спасают жизнь друг другу, они благословенны. Только они могут принести эту клятву, и она станет для них главной и нерушимой.
Я – твой брат, Моя жизнь – это твоя жизнь.
Твоя радость – моя.
Моя честь – это твоя честь, Твой гнев – мой гнев. Мои друзья – твои друзья, Твои враги – враги и мне.
Мои тайны – это твои тайны, Когда ты клянешься, я повторяю твои слова.
Мое богатство – твое богатство, Ты – мой брат.
Глава 7
Заходящее солнце было похоже на каплю крови, которая впитывается в песок. На грудь Уолли падал кровавый луч, как будто обвиняя его в чем-то. Имперканни предложил светлейшему переночевать здесь, а утром продолжить свое путешествие. Но несмотря на праздничное настроение, Уолли ничего не хотелось так сильно, как поскорее убраться отсюда; подальше от этой бойни, подальше от острова. Куда угодно.
Уолли повернулся к хозяину лодки, который все это время безропотно просидел на полу.
– Есть ли у вас какие-нибудь ограничения, касающиеся переправы в ночное время, капитан?
– Если на борту будете вы, то никаких, – подобострастно пробормотал тот. Значит, то, что здесь произошло, оказало действие и на моряков. Подозрительность и враждебность исчезли. Светлейшему Шонсу и храброму мастеру Нанджи представили всех свободных воинов, которые робко поздравляли героев с их удивительным ратным подвигом. Улыбка, похоже, навсегда застыла на лице Нанджи.
Имперканни включил в работу все свое деятельное войско. В лодку отнесли еду и соломенные подстилки, тела собрали, лошадей накормили. Один Третий, посмеиваясь, принес Виксини поесть и протянул старику стакан вина, что вызвало великолепные перемены.
– А мы останемся ночевать здесь, – сказал Имперканни. И посмотрел на погонщика. – Ты можешь устроиться где-нибудь в стойле. Утром нам понадобятся твои мулы. Правда, не все.
У погонщика был такой вид, как будто ему сообщили нечто ужасное. Его крысиные глазки с мольбой обратились к Уолли. Сначала Уолли не мог понять, в чем дело, а потом засмеялся.
– Я думаю, светлейший, если он не вернется, его там потеряют, сказал он.
– И пойдут искать. Я правильно говорю?
Тот важно кивнул.
– Моя жена пойдет, светлейший.
А найдет она не мулов, не мужа, а целое состояние, которое лежит в конюшне.
– Я уверен, светлейший Имперканни, что ваши люди вполне справятся с мулами? Оставьте себе все необходимое и отпустите этого человека. Он мне очень помог. Белогривый воин удивленно поднял свои брови цвета соли с перцем и, желая сделать приятное светлейшему Шонсу, согласился. Уолли это развлекло – даже кровавые убийцы могут быть хорошими ребятами.
Не сговариваясь, двое Седьмых отправились на прогулку по берегу, желая побеседовать наедине.
– Вы понимаете, что Богиня привела вас сюда, чтобы сделать правителем? – спросил Уолли. – Не успеете вы и с коня сойти, а жрецы уже вас назначат на эту должность.
Его собеседник кивнул.
– Не могу не признать, что идея заманчива, – ответил он. – В последнее время мы с Йонингу много говорили о том, что пора найти каменные ножны. Кажется, я старею. Почитание уже приносит нам больше радости, чем бой. – Он замолчал. – Ее рука уже не однажды вела нас, и всякий раз для наших мечей находилось благородное дело. Но в Ханне все было иначе; мы так ничего и не нашли. А потом Йонингу настоял на этом путешествии. Он хотел разузнать что-нибудь об отце… И вот мы здесь. Он усмехнулся весело и чуть снисходительно. – Мы ступили на пристань, услышали звон мечей, и я подумал, светлейший, что задача, заданная нам Богиней, – это вы. Теперь-то я понимаю, что вы это решение.
Он, возможно, проверяет, где у Уолли слабое место, но Уолли вовсе не настроен открывать ему душу.
– Расскажите, пожалуйста, о его отце, – попросил он.
Имперканни пожал плечами.
– О нем уже много лет ничего не слышно. Кажется, он собирался записаться здесь в охрану. Но мне кажется, он давным-давно умер.
– Нанджи, возможно, что-нибудь знает о нем, – сказал Уолли. – Как его имя?
– Конингу пятого ранга.
– Вот как? – Уолли вдруг потерял интерес к разговору. – Хотя, возможно, Йонингу стоит обратиться к старому интенданту. Я вам говорил о нем. Он – честный человек, он вам поможет. – Уолли обратился к более тонкому вопросу.
– Возможно, вашим молодым воинам служба в охране покажется немного скучноватой?
Золотистые глаза стали холодны как лед, и Уолли показалось, что белый хвост шевелится сам по себе. Интересно, могут ли Седьмые в обществе друг друга чувствовать себя непринужденно? Они как вожаки-самцы, которые обсуждают свои стада.
