с другой стороны, как человек сугубо карьерных устремлений, мелочный, завистливый, падкий на деньги. Не опущусь до передачи его высказываний, но и сегодня не могу спокойно смотреть на его выступления по телевидению в многочисленных «разговорных шоу».
С другой стороны, глубоко разочаровывали меня и правящие деятели этого периода. В академии существовали знаменитые «королёвские курсы», названные так по имени их руководителя А. Королёва. Предназначены были эти курсы для высшего партийного и государственного руководства, которое два-три месяца с отрывом от работы должно было проходить обучение в АОН. Естественно, что и лекции для них читали особо именитые наши профессора, и специально для них приглашались чуть ли не все руководители партии – секретари ЦК КПСС, члены Политбюро. В маленькой спецкомнате с накрытым чайным столом перед началом их выступлений шли откровенные разговоры. Меня поражало, как люди, стоящие у руля великой страны, не понимают всю серьезность того, что происходит, питаются какими-то иллюзиями! Помню, как В. Медведев, секретарь ЦК КПСС по идеологии, с радостью говорил: «Всё, с Ельциным мы покончили! Завтра опубликуем сообщение о том, как он пьяным с мостика в речку упал. Представляете, как это ударит по его авторитету!» Ударило, но по авторитету власти: «Чего раздули-то! Подумаешь, выпил человек, а кто не пьет-то?» Конечно, это частный случай.
Значительно опаснее для судьбы страны были всякого рода закрытые совещания в ЦК. Наш ректор радостно говорил нам после их посещения: «Скоро все эти волнения закончатся! Ждать осталось недолго, все придет в норму!» И это говорилось за два-три месяца до полного крушения партии! Не знаю, на чем основывались такие оптимистические прогнозы в ЦК КПСС, но оттуда шла именно такая информация.
Никаких решительных шагов, никаких волевых действий, опасных, болезненных, но необходимых для спасения страны, не предпринималось. Сплошная непрерывная болтовня Горбачева и его приближенных. А в это время – бурные общественные волнения сотрясали страну, особенно Москву.
Практически каждый день в 1990 году в столице проходили и санкционированные, и стихийные митинги, демонстрации. Десятки, сотни тысяч людей выходили на улицы. Я, вспомнив социологический прием «включенного наблюдения», редко применяемого в советское время, активно стал им пользоваться. Присоединялся к демонстрации, но не как ее участник, а как наблюдатель: примерно определял ее состав по возрасту, полу, приблизительной социальной прослойке, записывал тексты лозунгов, основные тезисы выступающих и т. д. Главный вывод, который я сделал из этих наблюдений, – люди устали от всеохватывающего руководства страной одной и той же партии, они уже не могут больше терпеть ее преступных глупостей, примитивной пропаганды, лжи. Вновь и вновь повторю: требовались смелые, решительные перемены. А их не было, продолжалась пустая говорильня. Народ, не видя изменений, стал не только митинговать, но и действовать, причем самыми различными способами. Отринув всякий порядок, проводили свои акции протеста когда хотели и где хотели, вовсю заработал самиздат – появились десятки, сотни печатных воззваний, оппозиционных газет, листовок, митинги во дворах престижных «начальственных» домов стали заканчиваться тем, что его участники захватывали пустующие в них квартиры, и тому подобное. Последнее, кстати, самым благоприятным образом сказалось на существенном улучшении жилищных условий моей семьи.
Жили мы в хорошей двухкомнатной квартире на улице Лавочкина. Но родилась внучка, и четверым стало жить уже тесновато. Понимая, что это не столь уж критическая ситуация, я спокойно воспринял заявление профкома нашей академии, что на «очередь на новую квартиру как ведущего профессора мы тебя поставим, но ждать придется долго». Не помню почему, но в июле-августе 1989 года меня отозвали из отпуска и заставили, что называется, дежурить в почти пустой летом академии. И тут приглашает меня наш проректор Д. Квок.
– Ты знаешь, что в городе захватывают квартиры в ведомственных домах?
– Знаю, по телевидению видел.
– Так вот, меня вызвали в Управление делами ЦК КПСС и дали нам десять ордеров на пустующие квартиры в квартале правительственных домов на Профсоюзной улице. Но дали с жестким условием, чтобы мы их никоим образом не предоставили начальству. Только ученым, преподавателям без всяких служебных должностей! Вот тебе десять смотровых ордеров, езжай туда, осмотри все, опиши и приезжай обратно.
Семья моя в это время жила на даче в Кубинке, что километрах в шестидесяти от Москвы. Рванул на вокзал, приехал на дачу, оторвал жену от ухода за внучкой (оставили ее на тещу), взяли такси и за 30 рублей (большие деньги при средней зарплате по Москве в 100 рублей) приехали к метро «Новые Черемушки» на Профсоюзной улице.
Большой квартал высоких домов из желтого кирпича, прозванный москвичами «Царским селом». Прозванный так потому, что дома эти были построены где-то в середине 70-х годов для высшего руководства страны. Один корпус в основном заселяли руководители Министерства обороны, другой – Министерства иностранных дел, третий – министры промышленных отраслей и т. д. В свое время для них был построен квартал в Кунцево, также остроумно прозванный москвичами «Ондатровым заповедником» из-за пристрастия власть имущих к шапкам из этого дефицитного и редкого меха. Количество руководящих работников увеличилось, да и требовались более современные условия жилья, и решили построить новые дома. Так и появилось «Царское село».
Было выбрано для него идеальное место с точки зрения розы ветров (они всегда дуют не из центра города, а с зеленого пояса), транспортной доступности и других градостроительных параметров. Не учли только то, что этот квартал был окружен массой убогих хрущевок. Это ведь центр знаменитых Черемушек – место первых их построек! И жил в этих домах народ простой, небогатый, но весьма активный. Вот он и начал захватывать пустующие квартиры в «Царском селе». Пустовали они потому, что в советское время строго придерживались правила ротации. Проявил себя в провинции человек, зарекомендовал себя как хорошей работник – его переводят в Москву на повышение и дают квартиру, из которой, в свою очередь, высокий чиновник уехал в провинцию на более ответственную работу. Так и держали в запасе определенное число пустых квартир.
Осмотрели мы с женой все квартиры, описывать их не стал, поскольку они были абсолютно одного типа: трехкомнатные с большим холлом и балконом. Вернулся к Квоку, все рассказал.
– Ну ты в первую очередь выбери себе любую.
Я и выбрал, в ней и живу. Вот ведь как получилось: первую свою отдельную квартиру после 30 лет жизни в коммуналке я, как уже писал, получил за три дня чуть ли не насильно и последнюю квартиру (с нее перееду только на кладбище) – тоже без каких-то особых усилий. Судьба? Скорее специфика жизни человека «первой ступени Высшего круга» в специфических условиях своего времени. И вот в этих-то условиях произошло одно важное
