наверное?.. В Елисейск, – сказал так и плечами пожал, будто кто ему, подкравшись сзади, льдинку за шиворот бросил.
– У-у, – говорит Иван. – Не знаю.
– Надо, наверное, – говорит Осип.
Теперь тот, другой, пожал плечами.
– Одним нам не вынести, не справимся – тяжёлый, – говорит Осип. – Там, в машине, будет неловко… Карабан с Малафеем помогут… Тут они, гудят у Малафея.
– Ося, – говорит Иван, – съезди, возьми водки… ящика два. Хватит? Я тебе денег сейчас дам.
– Ладно, – говорит Осип, – потом дашь, у меня с собой есть, вчера только получил, так Таньке и не отдал, забыл и вынуть. Найди пока дорожку чистую или ковёр какой – в салоне постелить, я там помыл, – и встал Осип, и под ноги себе посмотрел, себе в укоризну и головой покачал, и от двери уже: – Танька там всё уже… ну, заказала… венки… гроб… Сейчас я, – и вышел. И шапку, наверное, там уже, в сенях, надел.
А тут, в избе, занавески к двери кинулись, натянулись, как парус, и отхлынули – сквозняк родился, пожил мгновение, задохся в замкнутом и умер, сыростью уличной себя помянув.
Все они в «Рафике»: Осип за рулём, Иван рядом с ним, сзади, в салоне, на боковых скамьях, Карабан и Малафей, друг против друга, а между ними, на полу, под простынёй, на вытканном когда-то покойной матерью половике, он, самый из них спокойный, отец, – все они в «Рафике» к моргу подъехали. Не скорой помощи, другой организации принадлежит «Рафик», на дверце кабины так и написано: «Минавтодор». Заглушил двигатель, ключ зажигания по привычке из гнезда выдернул, взглянул на Ивана, сказал Осип:
– Ну что, сиди, я схожу, узнаю, я здесь уже бывал, – и ушёл. Долго ходил, наверное, но не вечность. Вернулся, попинал колесо, чтобы грязь с сапог сбить, залез в кабину, закурил и говорит:
– Дальше придётся ехать, в Милюково.
– Что? – говорит Иван. И тут же: – Дай папироску.
– В Милюково надо ехать, – говорит Осип.
– А что? – говорит Иван, прикурил и протягивает коробок на ладонь Осипу.
– Брось их в бардачок, – говорит Осип. На морг кивнул и говорит: – А здесь битком, мест нет.
– Здорово, – это Иван так.
А Осип:
– Этот… санитар… говорит, что тут с зоны… на том берегу, напротив Елисейска, знаешь?.. на днях зэки, «химики» ли, на плоту в город за водкой поплыли. Среди ночи, – говорит Осип. Выбросил окурок. Закрыл окно. – Катер налетел на них, что ли, или самоходка. Кричали… Кто как, – говорит Осип, – кто так – нахлебался, или от переохлаждения… трое выжили… а остальных из «мешка» в Усть-Кеми на четвёртые сутки вытащили. Человек двадцать… санитар говорит, за один раз никогда такого при нём не было, обычно полупусто…
– У-у, – говорит Иван. – Поехали, всё равно ж, наверное, надо? Как ты?
– Поехали, – говорит Осип. Запустил двигатель, стал разворачиваться.
– Так они давно, – говорит Малафей. – Я уж когда слыхал об этом, неделю назад, не меньше. А чё их держут?
– Родных, наверное, ждут, что ещё, – говорит Осип. – Пока сообщат, пока те приедут… да ещё личности установить, не с паспортами же, наверное, поплыли…
– А сколько было? – говорит Карабан.
– Хей! ну падла! если двадцать тут, в морге, трое выжили, ну бич поганый, – говорит Мала-фей, – что, уж сосчитать мозгов не хватает!
– Ну, может, не всех нашли, мало ли, – говорит Карабан.
– Заткнись лучше… – начал было Малафей.
Машину тряхнуло на выбоине, и все разом, словно окрикнул их кто, взглянули на покойного, даже Осип, и тот оглянулся и, извиняясь, что-то буркнул, а после этого так: замолчали, будто в себя погрузились, в свои заботы ушли или вовсе перестали думать. Город невелик – скоро из него выехали. Смеркаться стало, так, словно в воздух сверху постепенно кто-то порошок синих чернил подсыпает и размешивает. Выяснило. На небе одна звезда, там, на юге, на юг они и едут, будто она, звезда та – путеводная. Ветер поднялся, сухой, северный, и настроение у него спросонок будто неважное – гонит позёмку, гонит так, что проворней машины бежит по асфальту позёмка, и машину зло подталкивает сзади ветер. Чернеет слева Ис-лень – как пропасть среди равнины, как расселина. Там, далеко, на другом берегу, редкие огни так же редких деревень – согнало с реки туман, иначе бы и не увидел.
– Вон, – кивает Осип в сторону другого берега, – та зона.
– Угу, – отвечает Иван. Ответил и нервно передёрнулся, людей на плоту, наверное, среди холодной ночи представив, того ли хуже – в воде уже, уже на дне вообразив их.
Справа пустошь, а за нею – лес, гнутся вершины осин. Осины, наверное, кроме осин и быть там нечему. Три поворота у реки – от Елисейска до Милюково – три излучины, а тут ехать да ехать, хотя что уж там: километров сорок, – просто время не торопится, течёт вяло, будто подстыло чуть и затвердело, или так, потому что Ислени течению следуют против.
Открыл Малафей бутылку водки, достал из кармана телогрейки стакан, дунул в него и говорит:
– А?!
– Давай, – говорит Иван.
– Наливай, – говорит Карабан, вдруг оживившись, и лицо его будто шире сделалось при этом.
Выпили. Закусили конфетами – там, в бардачке, завалялись.
– А ты? – говорит Малафей.
– Нет, – говорит Осип. – На обратном пути. У них там, в Милюково, на въезде, – говорит Осип, – всегда стоят, а если тот… есть там один… говённый, обязательно остановит… кто-нибудь когда-нибудь из дальнобойщиков его задавит… не удивлюсь, если случится.
– Ну а маленько-то, – говорит Малафей. – Кто принюхиваться будет! Да и вон… с грузом таким не остановят, а если и тормознут, неужто не отпустят?
– Нет, – говорит Осип. – Допивайте, я и так без путёвки… хоть и начальник разрешил.
Допили. А разговору нет. Нагнулся Карабан, поправил простыню, сказал после:
– Да-а, кажется… кх, – вот весь и разговор.
А дорога петляет: то к самому яру вдруг выскочит, едва удерживаясь на обрыве, то удалится от Ислени, в лес от неё скроется, словно игра у них такая; спор, может быть, какой, а не игра. И так, конечно: с горы на гору – и это про дорогу. А там уж и зарево – и не так само Милюково, как лесокомбинат его светится, индустриальное чудовище, что вместо набережной распласталось, берег от города оберегая. Штабеля, заборы, краны. Зарево это в тёмные ночи и из Каменска видно, и не только зимой, но и летом, начиная с августа, в безлунный период.
А тут и пост ГАИ уж миновали. Пуста будка, нет в ней дозорного, не видно его и поблизости.
– Ну вот, – говорит Малафей, – а я вам что… кому в
