Ей приходилось говорить Лилиан «нет» бессчетное количество раз – например, когда та предлагала разыграть придворного портного или прогулять урок. Но сейчас все было иначе. В воздухе зависло молчание. Улыбка сошла с губ Лилиан, но тут же расцвела снова. Она указала на наряды.
– Ну что, приступим?
Сократить число вариантов оказалось легче, чем казалось Хэсине. Ее требованиям (никакой неподобающей вышивки и никаких ярких цветов) соответствовали лишь три рюцюня из двенадцати.
Один из них был сшит из коричневато-серого шелка. От манжет по рукавам расходились золотистые солнечные лучи. Волнистый край подола украшали светло-голубые облака.
– Скучно! – провозгласила Лилиан, заметив, что Хэсина смотрит на него, но все равно выложила подходящий пояс и парчовую накидку биси. Потом добавила к ним шифоновую шаль, которая была выкрашена в два переходящих друг в друга цвета и напоминала туман. Наконец она предложила дополнить наряд мантией, отороченной норковым мехом, и золотым гребнем для волос.
Хэсина взяла гребень в руку. На нем были вырезаны змеи, их чешуйчатые тела обвивали гряду облаков. Темно-коричневые капельки яшмы, заменявшие им глаза, напомнили Хэсине о глазах Мэй. Гребень в ее ладони как будто потяжелел, и она положила его на кровать.
– Лилиан.
– Ммм?
– Завтра внимание всего города будет приковано к делегации. Я бы хотела, чтобы ты в это время сходила в пещеру. Возьми с собой несколько палочек черного пороха и найди проход, заложенный камнями. Он выходит за городскую стену.
Хэсина рассчитывала, что это так, учитывая правду о личности отца. Одиннадцать героев действительно преодолели городскую стену, но они не пробивали в ней брешь. Они прошли по подземным тоннелям.
– Подорви камни, – продолжила Хэсина, – и выведи родителей Мэй и остальных пророков из города, прежде чем я зачитаю указ.
Прежде, чем станет слишком поздно, если я потерплю неудачу.
– Ты сможешь сделать это для меня?
Лилиан взяла ее за руки.
– Конечно, На-На.
Хэсина благодарно сжала ладони Лилиан. Потом она перевела взгляд за плечо сестры, на пустые кровати лазарета.
«Ты прячешься», – сказала ей Лилиан, но Хэсина не хотела этого делать. С Лилиан она хотела быть собой. Настоящей собой.
– Мне страшно, – призналась она. – Если я дам волку кусочек того, чего он желает, не раззадорит ли это его аппетит?
– О чем это ты?
– Об одной легенде.
– А, это та жуткая история?
– Про мальчика по имени И-доу. Ты ее знаешь?
– «И-доу, И-доу, пусть не дрогнет рука, отрежешь палец – убьешь врага».
– Постой. Он убил волка?
– И съел его. Иначе как бы он выжил и рассказал эту историю другим? – спросила Лилиан. Хэсина почувствовала, что бледнеет. – Но это, конечно, просто глупая легенда. Мы рассказывали ее друг другу, когда стоял жуткий холод и у нас в животах ничего не было. Но сейчас в нашем распоряжении все булочки, какие только есть в мире. Зачем думать о волчьем мясе?
Действительно.
Но за Хэсиной гнался не волк. Ее преследовал людской страх. Либо она найдет способ, как управлять им, либо он станет управлять ей. В любом случае прольется кровь.
* * *
Остаток дня пронесся как один миг. Министры второпях готовились к предстоящему событию. Писари строчили без передышки, а посыльные носились по городу, развешивая листовки, в которых указывались время и место оглашения королевского указа. Пажи один за другим вбегали в двери лазарета, принося Хэсине бумаги с набросками маршрута, информацией об охране, которая должна была ее сопровождать, и прогнозами погоды.
Среди этого хаоса к ней заглянул Санцзинь – чтобы попрощаться. Он был одет в дорожную одежду и держал под мышкой бронзовый шлем. Хэсина едва не попросила его отправить на границу вместо себя какого-нибудь военачальника, но все-таки проглотила эти слова.
Он все равно догадался, что она хотела сказать.
– Здесь от меня не будет пользы.
– Откуда ты знаешь? А что, если мне понадобится кого-нибудь казнить? – спросила Хэсина и подумала, что брат сейчас ответит: «Обратись к своему слуге».
Но он сказал:
– Мое место на поле боя. Помнишь мое обещание?
Как она могла забыть? Давным-давно, еще до происшествия на пруду, они по ночам тайком выбегали во двор, чтобы сразиться на деревянных мечах. Устав, они падали в траву и смотрели на яркие звезды, сиявшие над их головами. Тогда Санцзинь поворачивался к ней и говорил: «Когда ты станешь королевой, я буду твоим генералом – лучшим за всю историю нашей страны».
Теперь же он сказал:
– Я держу слово.
Потом брат бросил ей какую-то вещь.
Это была печать с собакольвом. Хэсина с трудом поймала ее, а потом едва не уронила.
– Я не хочу забирать ее у тебя. – Она попыталась отдать ее Санцзиню. – Она твоя.
– Оставь ее себе, – отозвался Санцзинь. – И не заходи больше в мои комнаты.
Он прикрывался этой показной дерзостью, словно щитом. Но Хэсина смотрела сквозь нее и видела мальчика, душевные раны которого до сих пор кровоточат.
Она взяла Санцзиня за запястье, вложила печать ему в ладонь и сжала ее.
– Если ты не хочешь что-то отпускать, это не значит, что ты слаб.
Улыбка сошла с губ ее брата, и его кадык дернулся. Санцзинь повернулся к двери.
Подожди.
Скажи ему, чтобы он остался.
– Цзинь.
Брат посмотрел на нее.
Хэсина не могла подобрать правильных слов. Видимо, они могли существовать только в ее мыслях или на бумаге.
– Береги себя.
Он медленно моргнул и хрипло проговорил:
– Не беспокойся. Что бы со мной ни случилось, я вряд ли окажусь в худшем положении, чем ты.
Хэсина театрально поморщилась.
– Ты меня убиваешь.
– Ты сама себя убиваешь. – Его голос дрогнул, и у Хэсины сжалось сердце. Сквозь промасленную бумагу, закрывающую окно, она наблюдала, как тень брата скрывается из вида.
Сколько времени он проведет вдали от дома на этот раз? Три месяца? Шесть? Или больше? Дни, когда все было просто и понятно, безвозвратно ушли в прошлое; теперь один-единственный неверный шаг с их стороны мог повергнуть Янь в новые и новые глубины войны.
Наступила ночь. Когда ученики зажгли свечи и наполнили жаровни свежими углями, позолоченные черепашки и мандаринки на потолке замерцали и как будто ожили. Придворная врачевательница осмотрела спину Хэсины и, провозгласив, что кожа полностью стянулась, сняла повязки, чтобы рана могла дышать. Когда женщина ушла, Хэсина приступила к задаче, которую оставила напоследок. Она развернула шелковый свиток, предназначавшийся специально для указов, коснулась его кисточкой и начала писать.
