Проход…
— Проход закрылся! — закричал кто-то из чаровников.
Ему вторило несколько голосов. Возбужденные, радостные, тревожные… Но один маг все еще продолжал орать от боли. И портить картину победы добра над злом.
— Ключ вошел в замок, — пробормотал Вит. — Если выживу, я этого парня к княжеской награде представлю.
Туман осел на землю росой, увлажняя черную пожухшую траву и превращая ее в кашу.
Неужели все кончилось?
— Небо, — запрокинул голову Вит.
Я подняла глаза: черное ночное небо занялось серым рассветом. Выверт отменялся. Новый день все же наступал. Хотя увидим ли мы его, пока было не ясно.
Сколько нас осталось? Я, Вит, Михей. Эриш, что пытался остановить кровь, зажимая рану на ноге. Из тех, кто пришел с учителем Риона, остался в живых только один. Тот, что все еще ползал по траве. Его желудок был пуст, но маг никак не мог прийти в себя.
И четверо магов, что привел стрелок. Эол, их уже четверо, один мертв. Да еще сам действительный.
— Хотели закрыть проход? — раздался хриплый голос. — Могли бы просто попросить.
Из Фонтана медленно поднимался Дамир. Очень злой Дамир, с которого стекала сила. Мутная, подвижная и… едва слышная. Мелодия Фонтана, пока еще тихая, пока еще робкая, возрождалась. Чудилось в ней что-то знакомое.
Михей схватился за арбалет.
— Эол! — простонал седовласый маг. — Что это?
Магия магией, а когда припечет, Эола зовут все.
Я проследила за его взглядом. И тут же пожалела об этом.
Чаровникам уже было не до нас, не до щитов, не до чего… Темная масса, которую так и не смог сбросить с ноги молоденький маг, разрослась и поглотила его целиком. Она шевелилась, шуршала, двигалась, напоминая гигантский пчелиный рой, а чаровник продолжал стоять. Как и все мы. Мы забыли, кто хороший, а кто плохой. Мы просто смотрели.
Я снова ощутила на себе чужое пристальное внимание. Взгляд того, у кого нет глаз. Того, кого называли пастырем.
— Что это? Что это? — Маг с залысинами, что еще недавно бил меня по морде щитами, отступал к Фонтану. — Сделайте же что-нибудь…
— Сделаю, — кивнул Дамир, вытянул ладонь и коснулся его руки над закатанным рукавом.
— Апх, — сказал чаровник и опустился на траву. Из мелодии Фонтана исчезло биение одного сердца, тихая музыка изменилась и в то же время осталась прежней.
Очередной маг мертв.
Грязь, все больше и больше напоминавшая рой черных насекомых, вдруг поднялась в воздух. Взлетела с земли, с травы, с хрупких веток, со всего, с чем соприкоснулась. Поднялась и облепила фигуру молоденького мага. Осела на том, что когда-то было им. Теперь чаровник походил на кулек, по форме лишь отдаленно напоминавший человека.
— Что ты натворил? — хрипло спросил у Дамира седовласый маг.
Ну наконец-то и до него дошло.
Правда, то, что учителя Риона зачислили в злодеи, еще не делало хорошими нас. Как сказал бывший действительный, очень легко увидеть зло в тех, от кого не ждешь ничего хорошего.
— Много всего. — Дамир развел руками, продолжая смотреть на мертвого мага, на его лице был лишь голод.
Он попробовал силу и, словно отведавший крови зверь, хотел ощутить ее вкус снова.
— Уже поздно сожалеть, не находишь, Канстад?
Бывший действительный сделал шаг к седовласому чаровнику, поднял руку. Жадность исказила лицо.
— Что ты натворил? В кого превратился? — Велижский маг отступил, не давая дотронуться до себя.
Молоденький, облепленный грязью маг, каким-то чудом еще стоявший на ногах, вдруг издал крик, похожий на крик ночной птицы. Тонкий и жалобный.
Вхолостую щелкнул арбалет. Михей выругался, а Вит едва заметно качнул головой. Бесполезно. Притвора не сводила с чернокнижника глаз. Я ей их точно выколю.
И тут кокон ожил. Подвижная комковатая жижа пастыря зашевелилась, поползла, забралась магу в рот, в нос, в глаза, за воротник, в считаные мгновения исчезла внутри. Крик чаровника оборвался.
Его сердце еще билось, музыка Фонтана не изменилась, но он был мертв так же, как и Тамит.
Грязь исчезла. Молоденький чаровник открыл глаза. Нет, не глаза, а два пятна тьмы.
— Приятно, — проквакал пастырь. — Этот мир приятен. Ты доволен моей благодарностью? — спросил он у Дамира.
— Да, — ответил учитель Риона.
— Значит, я расплатился. — Пастырь улыбнулся губами мага, зубы были черными. — Теперь расплатятся остальные.
Демон двинулся вперед. Совсем не так, как двигаются люди, он не переставлял ноги, он словно перетекал из одного положения в другое.
Седовласый не выдержал и швырнул заклинание. С другой стороны заклинание усилил черноволосый чаровник, последний из тех, что прибежали с Михеем. А с третьей стороны их атаку поддержал Вит.
Клубилась сила, дрожал и нагревался воздух. Вот только пастырь не обращал на это никакого внимания, он продолжал идти… течь вперед. Что ему муравьиные укусы!
Первым сдался черноволосый, руки его упали, резерв был исчерпан, заклинание исчезло. Вторым на одно колено опустился седой чаровник. Мужчина тяжело дышал, сила стекала с пальцев невесомыми каплями.
Не отступил один Вит. Сила в его руках изменилась, пульсировала, превратившись во что-то злое и смертельное. Что-то, от чего кожа на пальцах стала шелушиться.
Я ощутила его боль. Боль от магии, что жгла руки, боль от голодной пустоты внутри.
Сила чернокнижника давила и давила на пастыря в теле молодого мага.
Рано или поздно даже человек обратит внимание на настырно кусающего муравья. И рано или поздно он его прихлопнет.
Пастырь развернулся к чернокнижнику и рывком приблизился. Только что стоял тут, а сейчас уже смотрел в светлые глаза вирийца и скалил черные зубы.
Один взмах юношеской ладони, и руки Вита вывернулись, заломились назад. Магия исчезла, упала к нашим ногам невесомыми хлопьями.
Чернокнижник рванулся в сторону, но что-то невидимое продолжало держать его за руки. И не просто держать — оно продолжало отводить и заламывать их назад.
Я видела, как вздулись вены на шее у Вита, ощущала, как дрожат мышцы и суставы. Еще чуть-чуть, и демон выдернет ему руки, как мальчишка отрывает крылья мухе. Выдернет, не поднимая своих. Чернокнижник казался куклой, подвешенной на невидимых нитях.
И не только он. Боль выворачивала мне мышцы, проникала в кости, не давая двигаться. Мои руки повисли вдоль тела, но это ничего не меняло, они отказывались повиноваться, отказывались двигаться.
Пастырь склонился к лицу Вита, его ноздри раздулись.
— Знакомая кровь, — проговорил он. — Старая, почти забытая. Ты упряма, старая кровь. Мне нравится.
