Тициана с помощниками разместили в том же дворце Фуггера, в котором ему придется задержаться почти на год. На следующий день к нему пожаловала королева Мария Венгерская, рассыпавшаяся в благодарности за две полученные «легенды». Она поделилась мнением о работе созванной ассамблеи, на которой позиции сторонников императора и немецких князей-лютеран расходятся с каждым разом все сильнее. Имперская политика нуждается в притоке новых свежих сил, чем и вызвано присутствие здесь наследного принца Филиппа. Королева поведала Тициану о планах мадридского двора, заявив, что написанию нового портрета ее племянника придается большое государственное значение, поскольку по поручению брата ей предстоит переслать портрет невесте Филиппа английской королеве Марии Тюдор, которая еще не знакома с женихом.
Филипп не был красив. Но Тициан сумел придать его болезненному и непривлекательному лицу, окаймленному жидкой бородкой, благородное выражение. На нем полукираса с золотой насечкой и богатый костюм. В левой руке он держит эфес шпаги, а правой касается украшенного перьями шлема, лежащего вместе с рыцарскими перчатками на столе, покрытом малиновым бархатом. Выдвинутая немного вперед фигура преисполнена легкости, а во взгляде принца, обращенном к зрителю, чувствуются воля и скрытая сила. Льющийся слева свет освещает слегка повернутое лицо и тонкие в светлых чулках ноги с непомерно большими ступнями. Блики света рассеяны на металлических доспехах и малиновой скатерти стола. Тициан понимал, что портрет должен вызвать симпатию перезрелой разборчивой невесты, которая отвергла многих претендентов, домогавшихся ее королевской руки. Поэтому по моде тех лет он постарался подчеркнуть в костюме молодого наследника и жениха весьма фривольную деталь, говорящую о его мужском достоинстве.
Блистательный портрет Филиппа в полный рост (Мадрид, Прадо) стал эталоном парадного портрета в Европе. Принц Филипп в отличие от отца не высказал отношения к своему изображению, зато щедро расплатился и заказал снять с портрета копию для подарка статс-секретарю Антонио Гранвеле. Он заказал еще ряд других картин, словно опасаясь, как бы мастера, которого он уже считал своим, не переманил бы кто-то из заказчиков. Он же предупредил художника, чтобы тот не беспокоился, что отец пока не может его принять. После длительных заседаний сейма император настолько устает, что вынужден дать себе отдых, на чем настаивают и его врачи.
Действительно, Тициан ни разу не видел из окна, чтобы Карл по утрам совершал верховую прогулку, как прежде. Однажды под вечер на пороге появился Адриан и пригласил мастера проследовать за ним в покои императора. Видимо, Карл специально сидел в кресле подальше от источника света, и все же Тициана не мог не поразить его вид. Перед ним оказался согбенный старик с потухшим взором, который не в силах был подняться ему навстречу, цепляясь скрюченными подагрой руками за поручни кресла. Как бы извиняясь за свою немощь, Карл выдавил из себя улыбку и пригласил художника присесть рядом.
В просторном и холодном полутемном зале воцарилось долгое молчание. За широкими окнами густела синева зимнего вечера, а по стенам, обитым золотистым штофом, прыгают разноцветные блики от потрескивающих в камине поленьев и зажженных слугами светильников с хрустальными подвесками. Чтобы разрядить тягостную атмосферу, Тициан решил позабавить императора, вспомнив о просьбе друга, и вручил ему послание Аретино. Карл оживился при одном лишь упоминании имени литератора и приказал Адриану приблизить к себе напольный светильник. Он надел на нос окуляры и принялся читать вслух. Давно привыкший к лести своих приближенных, Карл неожиданно развеселился, читая послание, в котором проситель с таким блеском и подобострастием описывал великие заслуги и деяния славного кесаря, о которых тот, возможно, даже не подозревал. В заключение этого нескончаемого каскада эпитетов шло малюсенькое напоминание автора о себе, скромно мечтающем лишь об одном — чтобы его неустанные старания по защите Святой апостольской церкви были бы вознаграждены кардинальской шапкой. Не ожидавший такого финала Карл громко рассмеялся, приговаривая: ну и лиса, ну и хитрец!
В зал вошла Мария Венгерская проведать брата, и тот принялся пересказывать ей это забавное послание. Вдоволь посмеявшись, договорились, что в ближайшие дни Тициан приступит к написанию большой картины «Троица». Что же касается «скромной» просьбы Аретино, Карл исполнил данное обещание, и робкий папа Юлий III внял рекомендации монарха, но успел лишь присвоить литератору титул кавалера ордена Святого Петра. Чуть позднее воинственный кардинал Караффа, принявший имя Павла IV после своего вступления на папский престол в 1555 году, чуть было не лишился дара речи, когда при нем осмелились произнести имя богохульника Аретино.
Думая о новом заказе, Тициан не мог отделаться от тягостного впечатления, когда в полутемном зале он увидел изможденного болезнью постаревшего императора. Это была настоящая трагедия одиночества человека, чья безраздельная власть распространялась на полмира, но так и не принесла ему душевного успокоения. Карл нуждался в сочувствии и нередко просил Тициана задержаться. Он все чаще заводил с ним наедине разговор о своем желании отойти от дел, передав бразды правления сыну Филиппу. Ему понравился его портрет, особенно выражение лица, на котором запечатлены воля и внутренняя сила, что вселяло в отца уверенность за империю, которая окажется в надежных руках.
Говоря о будущей картине во славу Пресвятой Троицы, император хотел бы увидеть на ней себя самого, покойную жену, близких, а также самых дорогих ему людей, включая и своего любимого художника. Однажды в беседе с мастером император Карл признался, что устал от вида пролитой крови и живет только ожиданием предстоящей встречи с незабвенной своей супругой. Выслушивая такие признания, Тициан испытывал к Карлу чувство искреннего сострадания, которое выразил в другом портрете, написанном в Аугсбурге (Мюнхен, Старая пинакотека). На нем Карл изображен на фоне унылого безлюдного пейзажа, от которого веет зимней стужей. Император сидит в кресле в партикулярном черном одеянии с тростью. Ему зябко, одна рука в перчатке. Сочный красный цвет напольного покрытия еще сильнее выделяет черноту одежды и головного убора. В отличие от героического образа во всеоружии на коне император показан во власти дум и тихой грусти. Перед отъездом Тициан вручил Карлу его портрет, и с тех пор им не довелось больше встретиться.
Глава VIII Последний посыл
Поиски новых форм
На венецианских книжных развалах появился труд Вазари «Жизнеописания», вызвавший повышенный интерес и ставший причиной острых дискуссий в художественных кругах. Первые его читатели были обескуражены тем, что автор, взявшийся за написание истории итальянской живописи, ваяния и зодчества, почти обошел молчанием венецианское искусство и ни словом не обмолвился о его гордости — Тициане. Особенно негодовали Аретино и Сансовино, земляки и старые друзья автора. Лет десять назад они пригласили Вазари посетить Венецию, показав ее красоты, и вдруг такая черная неблагодарность! Тициан молча слушал их сетования, поскольку мнение Вазари его мало интересовало. Хотя, будучи в Риме, он часто с ним беседовал и имел возможность оценить его недюжинные способности и проникнуться уважением к молодому любознательному коллеге. Однако уже тогда ему бросалась в глаза неприятно поразившая его чрезмерная угодливость Вазари перед ватиканским двором и новым тираном Флоренции, о котором столь нелестно отзывались сами флорентийцы.
