Подобная же история произошла и в правление танского императора Тай-цзуна (627–649), о чем вспоминает Хэ Янь-си. Тай-цзун вел ожесточенную борьбу с тюрками. Стремясь как можно скорее поразить их, он послал к ним Тан Цзяня с предложением мира. Тюрки на время приостановили свои операции. Когда переговоры были в самом разгаре, Тай-цзун поспешил двинуть свои войска, поставив во главе их лучшего полководца – Ли Вэй-гуна (Ли Цзина). Ли Вэй-гун, воспользовавшись тем, что тюрки ослабили свою бдительность, неожиданно напал на них и нанес им решительный удар.
Об этом эпизоде заходит речь и в «Диалогах» Ли Вэй-гуна, причем там он излагается несколько иначе:
«Тай-цзун спросил: “Когда-то я послал к тюркам Тан Цзяня, вы же воспользовались этим, напали на них и разбили их. Тогда мне говорили, что вы использовали Тан Цзяня как шпиона смерти. Я до сих пор не знаю, верно ли это. Как было дело?”
Ли Вэй-гун, склонившись, ответил: “Мы с Тан Цзянем плечом к плечу служили своему государю. Но, оценивая умение Тан Цзяня говорить, я решил, что он ни в коем случае не сможет уговорить тюрок покориться. Поэтому я решил воспользоваться тем, что они в связи с переговорами ослабят свою боевую готовность, направил на них свою армию и напал на них. Ибо когда удаляют большую беду, не обращают внимания на малый долг. Люди говорят, что я использовал Цзяня как шпиона смерти. Это не было в моих намерениях”» («Ли Вэй-гун вэньдуй», И, с. 47–48).
Согласно версии, передаваемой в комментарии Лю Иня, дело представлялось в следующем виде.
В 4-м году Чжэнь-гуань (630) Ли Вэй-гун нанес жестокое поражение тюркам во главе с ханом Цзели. Хан бежал в Тешань, причем ему удалось вывести значительную часть своих сил, так что у него осталось свыше 100 000 войска. Оттуда он послал сказать Тай-цзуну, что готов покориться и признать себя вассалом танских императоров. Тай-цзун, сам желая покончить дело миром, направил к хану послом Тан Цзяня, чтобы тот, действуя уговорами и обещаниями, действительно заставил хана покориться. Одновременно он приказал Ли Вэй-гуну выступить со своей армией навстречу хану. Однако хан, смирившийся только для виду, на деле хотел лишь выиграть время. Поэтому, узнав о продвижении китайских войск, он решил бежать в Цзибэй. Тогда Ли Вэй-гун, встретившись со своим коллегой по командованию армией Ли Ши-цы, сказал ему: «Хан потерпел поражение, но сил у него еще много. Если он теперь убежит в Цзибэй, трудно будет справиться с ним. В настоящее время у него находится императорский посланник. Разбойники по этому случаю, несомненно, ослабят свою бдительность. Если мы теперь возьмем десять тысяч отборной конницы и ударим на него, мы сможем без сражения взять его в плен». Присутствовавший на этом совещании Чжан Гун-цзянь на это заметил: «Но ведь император в своем послании изъявляет готовность принять покорность хана. И посол находится там. Как же можно нападать на хана?» Ли Вэй-гун ответил: «Тан Цзяня жалеть нечего». В конце концов он собрал свои войска и ночью выступил в поход.
Хан, видя у себя посла императора, очень обрадовался, считая, что его умысел удастся, и узнал о приближении китайских войск только тогда, когда они были уже в семи милях. Он сейчас же вскочил на коня и бежал, а армия его рассеялась. Тан Цзяню же удалось невредимым вернуться к себе.
Таким образом, по этой версии выходит, что Тан Цзянь не был послан к тюркам в качестве «шпиона смерти». Он только силой обстоятельств сыграл эту роль. Ли Вэй-гун же, подстроивший все это, не посмотрел на то, что обрекает своего друга на смерть; для него долг перед другом был «малым долгом», долг же по отношению к своей стране – «великим долгом». Увидя верную возможность покончить с давнишней опасностью, нависшей с севера над Танской империей, он, не задумываясь, решил пожертвовать другом.
В известной мере такому «шпиону смерти» китайцы были обязаны своим успехом в борьбе с японцами, вторгшимися в конце XVI в. в Корею. Когда Кониси Юкинага дошел до маньчжурской границы, разбив корейские войска и даже первую китайскую армию Цзу Чэн-сюня, посланного против японцев, китайцы направили к нему уполномоченного для заключения мира. Юкинага, сильно ослабленный непрерывными боями и переходами, пошел на это предложение, и было заключено перемирие. При всей осторожности Юкинага это обстоятельство все же несколько отразилось на его бдительности и состоянии японских войск. Кроме того, ликвидация его разведывательной сети лишила его всяких источников информации о своих противниках. В результате его армия в битве при Пхеньяне была разгромлена.
Чжан Юй приводит анекдотический эпизод, героем которого также явился, по его мнению, «шпион смерти». Дело происходило во время войны Сунской империи с тангутами, с царством Сися (XI в.). В то время тангуты были настолько сильны, что сунцы ничего не могли поделать с этой постоянно висевшей над ними угрозой с запада. Могущество тангутского царства, между прочим, объяснялось тем, что там было очень много талантливых и преданных военачальников и администраторов. Поэтому сунцы решили в первую очередь устранить их. С этой целью был придуман следующий план: помиловать преступника, приговоренного к смерти, и направить его к тангутам в качестве «шпиона смерти». Преступника нашли, но так как полагаться на его преданность и самоотверженность было нельзя, то никаких поручений ему не дали, а только заставили его проглотить обмазанный медом восковой шарик, обрили ему голову и в одежде буддийского монаха прогнали к тангутам. Лжемонах был, конечно, схвачен и приведен на допрос. Под пыткой он признался, что его заставили проглотить восковой шарик. Ему немедленно дали слабительное и извлекли шарик. Вскрыв шарик, обнаружили в нем послание сунского императора к главнейшим сановникам и полководцам тангутов, якобы состоявшим в тайных сношениях с сунским двором. Тангутский император оказался настолько недальновидным, что принял это за чистую монету и приказал казнить их. Разумеется, не уцелел и «шпион смерти». Этим самым в некоторой степени было достигнуто ослабление тангутского царства, которого так домогались китайцы.
Последнюю категорию шпионов Сунь-цзы назвал «шпионами жизни». По его определению, это те, кто «возвращается с донесением». Короче говоря, это шпионы, засланные в чужую страну для собирания нужных сведений. Поскольку весь смысл их работы заключается в том, чтобы эти сведения доставить, они обязаны всячески стараться сохранить свою деятельность в тайне и вернуться к себе живыми. Отсюда и их название. Естественно, для такой работы необходим особый подбор людей. Об этом говорят все комментаторы и даже перечисляют качества, которые требуются от таких шпионов. Ду Му говорит: «В шпионы жизни надлежит выбирать людей, внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах, умеющих переносить и голод и холод, оскорбления и позор». Ду Ю указывает на другие качества, требуемые от этих агентов: «Выбирают таких, кто обладает мудростью, талантами, умом и способностями, кто в состоянии сам проникнуть в самое важное и существенное у противника, кто может понять его поведение, уразуметь, к чему идут его поступки и расчеты, уяснить себе его сильные стороны и, вернувшись, донести об этом мне». Мэй Яо-чэнь говорит, что нужно посылать умных и красноречивых. Сорай добавляет еще один разряд: людей, состоящих в дружеских отношениях с влиятельными и могущественными лицами у противника, теми, кто находится «на высоких постах и в высших рангах». Сорай – этот японский комментатор XVIII в. – говорит и о том, о чем не упоминают его китайские коллеги более ранних времен: он говорит, как нужно засылать таких агентов. Их следует засылать под видом «шаманов, бродячих отшельников, монахов, горожан (т. е. торговцев и ремесленников. – Н. К.), врачей, гейш». Можно посылать их и под видом послов.
