С особой силой болезнь обострилась с осени 1761 года. Австрийский посол Мерси д’Аржант 11 октября сообщал о состоявшейся аудиенции у императрицы, во время которой она ему сказала, «что чувствует себя довольно хорошо, только ее сильно беспокоит слабость в ногах, вследствие которой она не может ни сидеть, ни двигаться».
Далее воспользуемся донесениями Гастгаузена — они отличаются обстоятельностью и постоянством, так что позволяют составить хронику болезни, отметить колебания в состоянии больной то в лучшую, то в худшую сторону. Первое из опубликованных донесений датского посла датировано 7 декабря 1761 года. Оно лаконично и внушает надежду: «Состояние здоровья императрицы медленно, но улучшается… Она с третьего дня чувствует себя немного лучше… Она (бесспорно, с подачи Шувалова. — Н. П.) обратилась к Сенату с рескриптом, в котором свидетельствовала о том, как прискорбно ей было узнать, что сенаторы вопреки своим обязанностям не обсуждают и не решают никаких дел, и требовала ответа — является ли бездействие сенаторов следствием их лени или же неспособности».
7 декабря: «Здоровье императрицы все еще плохо, и хотя она и на ногах, но несколько раз на дню отдыхает на кровати».
Без даты: «Ее величество великая княгиня только что написала Шумахеру: „Императрица очень плоха, кровопускания не остановили кровохарканья, и она все более и более слабеет. Все здесь очень взволнованы этими тревожными обстоятельствами и все более опасаются за жизнь императрицы“». То, что Гастгаузен опасался волнений после смерти императрицы, явствует из его просьбы разрешить уничтожить все архивы посольства.
18 декабря: «С прошлой пятницы мы находились в постоянной тревоге за состояние здоровья императрицы: эта тревога возросла до такой степени, что мы, наконец, потеряли последнюю надежду на то, чтобы здоровье императрицы могло восстановиться, но с вечера третьего дня мы снова надеемся».
Императрица, отказывавшаяся до сих пор от всех лекарств, уступила наконец горячим просьбам окружающих и согласилась принять лекарства английского врача Монсея. «Благодаря этому лекарству она спокойно спит, лихорадка и кровохарканье прекратились, появилась сильная испарина, и ее рана на ноге открылась; одним словом — она испытывает большое облегчение, и врачи находят, что кризис миновал и императрица на пути к выздоровлению. Даже сама государыня приписывает эту счастливую перемену в ее здоровье лекарству, и Монсей утверждал, что оно оказало такое чудесное действие, благодаря чему г. Монсей, как говорят, заметно приобрел ее доверие и милость; она не желает советоваться с другими врачами и следует только его предписаниям».
Но и в этом случае императрица согласилась принять снадобье лишь после того, как Монсей сам выпил его третью часть. После наступившего облегчения она сказала Моисею, что он спас ее жизнь.
«Сегодня государыне исполнилось 53 года; день ее рождения при дворе не празднуется и с крепостного вала, против обыкновения, не стреляли из пушек, так как ее величество не совсем здорова. Но, благодаря Богу, она чувствует себя много лучше и с каждым днем поправляется».
Прогноз врачей и полученные от них сведения Гастгаузеном оказались ошибочными, что посланник подтвердил в очередной депеше.
21 декабря: «Императрица находится все в том же тяжелом состоянии. С нею очень часто происходят обмороки, и третьего дня тревога потерять ее дошла снова до крайних пределов. Хотя она сильно страдала, но не сознает опасности и поэтому плохо следует советам докторов, полагаясь больше на свою сильную натуру, которая много раз ее выручала, чем на лекарства. Недавно, будучи в сильной испарине, она пожелала переменить белье, несмотря на все увещания докторов и крики и настояния приближенных ей женщин».
24 декабря. В депеше Гастгаузена за это число отсутствуют сведения о здоровье императрицы, посланник сообщает о своем душевном состоянии в связи с ожидаемой кончиной: «Молю Бога, чтобы завтра я имел возможность сообщить лучшие вести, чем те, которые имеются сегодня; передавать такие печальные известия доставляет мне невыразимую душевную скорбь».
В этот же день посол отправил вторую депешу: «Так как со вчерашнего дня императрица находится в крайне опасном положении, и доктора потеряли всякую надежду на ее выздоровление, полагая, что дни и часы ее сочтены, то я счел нужным прибегнуть к необычному способу и отправить это письмо эстафетой… В ночь с пятницы на субботу она проспала семь часов подряд (в течение семи дней она не спала трех часов подряд, то внезапно пробуждаясь, то находясь в каком-то состоянии забытья, близком к летаргии); сон ее в то время был глубоким и спокойным; все были чрезвычайно обрадованы таким обстоятельством, и доктора стали снова питать самые большие надежды на ее выздоровление». Обрадовался этой надежде и беседовавший с посланником канцлер М. И. Воронцов, сообщивший ему некоторые тревожные детали: «С государыней на этот раз было хуже, чем когда бы то ни было, что вследствие кровохарканья она потеряла много крови, что ее болезнь есть совокупность многих болезней, но что ей очень помогли сделанные пять дней тому назад кровопускания, что теперь можно было вполне надеяться на ее выздоровление. Более того, он сказал мне, что на первый день Рождества будет совершено молебствие за взятие Кольберга и что в тот же день при дворе состоятся празднества.
В этот день царила всеобщая радость, но уже со вчерашнего дня эта радость сменилась унынием и тревогой за жизнь императрицы, конец которой, по-видимому, уже близок. Третьего дня у нее возобновились обмороки и, вскоре после этого, вследствие кровохарканья, продолжающегося и до сих пор, она потеряла много крови; она очень слаба и говорит тихим, как бы угасающим голосом… на ногах появились несомненные признаки водянки».
25 декабря. Никаких молебнов и празднеств, разумеется, не могло произойти. Гастгаузен в депеше за этот день сообщил лишь о восшествии на престол Петра III.
29 декабря. Лишь к этому дню Гастгаузену удалось собрать обстоятельные сведения о последних днях жизни императрицы, существенно уточнявшие содержание его донесений за предшествующие дни.
«В субботу 22 декабря она снова начала сильно харкать кровью, и ее обмороки еще более участились.
В ночь с субботы на воскресенье врачи — и даже те из них, которые продолжали еще надеяться на благополучный исход ее болезни, должны были признать опасность и прийти к убеждению, что положение ее безнадежно, тем более что началось уже общее заражение, все более и более распространявшееся, и нижняя часть тела ее уже омертвела.
Тогда фельдмаршал Разумовский и камергер Шувалов, во все время болезни императрицы почти от нее не отходившие, а также окружающие ее женщины предупредили ее об опасном положении, в котором она находилась; в то же время врачи прибегли к сильно действующим средствам, которые дают умирающим. Императрица изъявила уже свое согласие принимать всякие лекарства, какие ей предложат (в течение всей своей болезни она отказывалась от них или же принимала с отвращением). Но так как уже невозможно было остановить кровохарканье и непрерывное состояние эпилепсии стало еще более жестоким, то признали, что лекарства бесполезны и что конец ее уже близок…
