Имя мое, – начал рассказ Эбанай, – ты уже знаешь:Баграм. Мы с Гоар близнецы. Отцу было предсказано, что его дети станутпоследними хранителями храма Суры-Хач, иначе говоря – храма святого Креста, чтостоит неподалеку от Эски-Кырыма, в лесу. Построили его монахи-францисканцы еще в1320 году, однако с тех пор не меньше чем двадцать пять раз грабили егоневежественные татаре, даже убили четырех его епископов, тщась отыскатьсвященные монастырские реликвии: кусок Честнаго Креста господня, а кроме того,останки святого Георгия и великого армянского просветителя Иакова. Тайназахоронений сих реликвий передается в армянских семействах Эски-Кырыма от отцак сыну.
Так вот, отец наш долго не желал верить, что из двух егодолгожданных детей одна – девочка, а потом и в сем усмотрел произволение божиеи велел воспитывать Гоар так же, как и меня, ни в чем не делая различий.
Зная о высокой участи своей, мы росли одни, не общаясь сосверстниками, черпая во взаимной дружбе утешение в наших нехитрых горестях.Мать наша умерла рано, мы ее не помнили. Когда нам исполнилось по пятнадцатьлет, отец наш был убит грабителями во время очередного набега на развалинымонастыря, а нас заточили в татарскую тюрьму. Это случилось около двадцати пятилет тому назад, когда Эски-Кырымом владел Алим-Гирей, отец нашего султана Сеидаи его брата Керима, крымского хана.
Заточение наше не было мучительным.
Алим-Гирей не учел одного – всевластного зова природы… Яполюбил Гоар со всем пылом первой юношеской страсти. Тому способствовали нашеуединение, неподвижная жизнь и неодолимая сила молодой крови. Неспособныепротивиться ей, мы забыли обо всем и однажды ночью ввергли себя в пучинупреступной любви.
– Преступной любви! – повторила Лиза едва слышно.
– Это был рок, Кисмет! Ведь мы родились вместе, вырослирядом, были воспитаны так, чтобы делиться хлебом, водой, воздухом, которымдышим… Так же мы разделили эту неистовую страсть. И, о боже, как прекрасна былаГоар!..
Он опустил голову, скрывая навернувшиеся слезы.
– К несчастью, последствия не замедлили сказаться. Проведав,что один из пленных монастырских служек оказался женщиной, к тому же беременнойженщиной, Алим-Гирей поклялся пред главою армянской общины, что отомститпрелюбодеям и глумцам. Нам же была преподнесена совсем другая история. По егословам выходило, что как раз наши братья по вере алчут нашей погибели, Гирейякобы стремился сохранить наши жизни. Требовал он от нас сущей безделицы:перейти в общину Магомета [102]! А сулил все блага земные инебесные, уверяя, что сохранит тайну нашего родства и мы с Гоар, принявмусульманство, сможем открыто жить вместе как муж и жена, сможем признатьзачатого в грехе ребенка, которого носила Гоар… О да, велико былоискушение! – простонал Баграм, прижимая к лицу ладони. – Я по сиюпору помню, как рвалось мое сердце на части! Но мы с Гоар, обливаясь слезами,стояли на своем: мы согрешили против крови, но не предали и не предадим верысвоей. Ни бесконечные уговоры, ни бесчеловечные пытки, во время которых у Гоарслучился выкидыш, не смогли нас переубедить. Гирей остался озадачен и разъярен.Он не мог убить нас, ибо поклялся перед старшиною всех армян не делать этого.Но и оставить нас живыми было рискованно, ибо весть о его жестокости долетелабы до самого Порога Благоденствия. И он решил оставить нас живыми, но в то жевремя уничтожить.
Пристальный взор Баграма сделался тяжелым, словно груз всехэтих лет вдруг лег на плечи армянина.
– Видела ли ты мою сестру без покрывала, Рюкийе-ханым?
– Нет, – покачала головою Лиза. – Никогда. Здесьведь многие так ходят.
– Многие, – кивнул Эбанай. – Особенно те, ктоизуродован так же зверски, как моя Гоар. Ведь Бурунсуз по-татарски значит«безносая»…
Лиза зажала рот рукою. И ей почудилось, что она догадалась одальнейших словах Баграма еще прежде, чем они были произнесены.
– Она не пожелала носить паранджу, повинуясь закону шариата,и ее вынудили навеки скрыть лицо от людей. Я не пожелал подвергаться сюннету [103], и меня вынудили навеки отказаться от радостей плоти. Еелишили красоты, что ввергла меня в искушение, а меня лишили того, что довелонас до греха. Нет, до счастья, до безумства, до любви! В семнадцать лет яперестал быть мужчиной и сделался евнухом. Теперь ты понимаешь, почему меня такохотно называют Эбанай, что означает «повивальная бабка»?
Лиза смахнула со щек незаметно пролившиеся слезы.
– Гирей все рассчитал верно, – продолжал Баграм. –Вернуться к своим соотечественникам мы теперь не смели: изуродованы, опозорены…
Гоар переименовали в Гюлизар – злая насмешка назвать ееподобной розе! – и приставили нянькою к маленькому Сеид-Гирею, на которогоона обратила всю любовь, еще тлевшую в ее измученном сердце. Она была подленего в Румилии, в Бакче-Сарае, в Буджаке и Аккермане, а потом вместе с нимворотилась в Эски-Кырым. Спустя почти двадцать лет после нашей разлуки!
Все это время я был предоставлен самому себе и приобретениютайных знаний. Ценою тяжких усилий я вернул расположение своихсоотечественников: прежде всего тем, что неусыпно стерегу хранилища Суры-Хач.Мне удалось разыскать рукописные книги, в которых говорится о секретахврачевания разных недугов, и моя слава лекаря облетела весь Кырым-Адасы.
– А как же вы встретились с Гоар? – робко спросилаЛиза, до глубины души захваченная историей этой жизни и этой любви, так непохожих и в то же время до боли, до тоски похожих на ее жизнь и любовь, ибо всебеды и несчастья мира мучительно схожи между собою.
